Беглянка - [48]

Льюк пожал плечами:

– Мы же решили сохранять официальные отношения. Поскольку это не очень-то получалось, я устранился. Ничего страшного.

Ничего страшного? Неужели он настолько толстокож, что не понимает, как я к нему отношусь? Неужели сам ничего не чувствует? Вместе с комком в горле она проглотила душивший ее гнев. Нет, тут дело не в толстокожести, с ним творится что-то неладное.

Однако побороть его логику, преодолеть небрежный, безличный тон было очень трудно, и Джози чувствовала, как ее охватывают сомнения. А вдруг я не права, волновалась она. Может, он не питает ко мне никаких особенных чувств? Может, в его жизни я играю роль совсем маленькую? Одна из многих женщин в его вкусе, и трудность только в том, что я у него служу.

Но Джози тут же прогнала эту мысль. Нет. Его напускное равнодушие ни о чем не говорит, он неравнодушен к ней, это точно. За последние пару недель она научилась доверять своей интуиции, верить своим выводам – и отступать не намерена. И умом, и сердцем она понимала: Льюк блефует.

Ну что ж, сыграю в эту игру и я, решила она. Изобразив на лице полное спокойствие, она сказала:

– Хорошо. Заявляю вполне официально: вам срочно надо просмотреть рекламные проспекты.

Повесив вожжи на крюк в стене, Льюк ответил:

– Я передумал. Рекламировать гостиницу не надо.

Все притворное спокойствие Джози мигом исчезло:

– Как передумали! Это же несерьезно!

– Передумал. И вполне серьезно.

– Но почему же?

– Просто так. – Он избегал смотреть ей в глаза.

– Вам не нужен доход от гостиницы? – давила на него Джози.

Он пожал плечами.

– Цены на скот поползли вверх. Через год ранчо будет приносить столько денег, что гостиницу вообще можно будет закрыть. Я не хочу, чтобы она была забита отдыхающими под завязку.

Джози ошарашенно уставилась на него:

– Вы… хотите закрыть гостиницу?

– Но я и не скрывал своих намерений, она всегда была для меня обузой.

– Но это было раньше! Вы не знали тогда, для чего ваш отец ее построил!

Неужели то, что отец любил его, ничего для него не значит? Она думала, что значит. Он раскрыл было свою душу, перестал чураться людей, сделался более доступным. Она надеялась, что он сохранит гостиницу хотя бы в память об отце.

Льюк, снова пожав плечами, вернулся к упряжи, которую перед этим изучал.

– Это мое ранчо, черт возьми! Тут я волен делать все, что пожелаю!

Обида и гнев охватили Джози. Он даже не соизволил сказать все это вежливо, игнорируя тяжелый труд, вложенный ею в эту гостиницу.

Он совсем не принимает в расчет ее чувств.

Значит, она ему безразлична.

Джози была довольна, что гнев бушует у нее в сердце и гонит кровь по сосудам, иначе не хватило бы сил сделать то, что она решила.

Она встала прямо перед боссом, вынуждая его смотреть на нее.

– Вы вольны делать все, что пожелаете, черт возьми, но делать это будете в одиночку. Если вы не хотите, чтобы гостиница процветала, – ваше дело. Но я не буду сложа руки смотреть, как она приходит в упадок.

В глазах его мелькнуло… облегчение? А может, боль? Или то и другое? Потом вернулась отчужденность.

– А я и не надеялся, что будете.

Джози остолбенела. Так вот оно что! Теперь она видела отчетливо и ясно, чего он хочет. Он ее просто вытуривает! Что ж, насильно мил не будешь, раз прогоняет – нужно уходить.

Боль пронзила все ее существо. А я еще сомневалась, любит ли он меня, думала она с горечью, вот он – ответ! Нет.

Он просто не отваживается полюбить кого-то. Слишком боится, что его снова бросят. Прогоняет, чтобы не полюбить.

Джози смотрела на Льюка, и сердце ее ныло от тоски. Хотелось шагнуть ему навстречу и опротестовать суровый приговор, вынесенный им самому себе. Но в глубине души она понимала, что нельзя помочь человеку, который не умеет верить. А без веры у любви нет никаких шансов.

Льюк переложил сбрую в другую руку:

– Не беспокойтесь насчет вашей характеристики. Будьте уверены, я напишу хорошую. – Глаза его не отрываясь смотрели на вожжи. – И я не буду настаивать на старых сроках: вы можете уехать еще до февраля.

Джози тяжело вздохнула, стараясь сдержать слезы и сохранить хоть какое-то достоинство.

– Прекрасно. Постараюсь как можно скорее избавить вас от своего присутствия. – Она отвернулась, слезы уже текли по щекам. Нельзя, чтобы он их увидел! Она отдала ему свое сердце, и теперь единственное, что у нее осталось, – это гордость. – Пойду собирать вещи. – Джози намеревалась уехать еще до темноты.

– Консуэла! – воскликнул Льюк, открыв дверь. Он был поражен: явилась в такое время, да еще возвестила о своем прибытии стуком. Она приходила-уходила без стука, сколько он ее помнил. – С каких это пор ты стала стучать?

– С тех пор, как ты стал чужаком.

– О чем ты говоришь? – Рука его сжала дверную ручку.

– Тот Льюк, которого я знала, был умнее. Он не прогнал бы лучшую женщину, какая у него была.

Небо осветила молния, дождь волной окатил крыльцо. Лицо Льюка исказила гримаса: поссорившись с Джози, он постоянно пребывал в пасмурном – под стать погоде – настроении. Не было никакого желания принимать гостей, да еще и выслушивать нравоучения. Но не прогонять же Консуэлу в такую грозу.

– Заходи, Консуэла, а то утонешь.