Беглянка - [15]

– Да, но вы можете сами осмотреть гостиницу в любое время, когда пожелаете. Для этого гид не нужен. – Это прозвучало как оправдание.

– Но мне не нужен план здания.

– Что же вам нужно, черт возьми?

Улыбка девушки его обезоружила.

– Для начала мне хотелось бы поговорить о камине. Эти камни, из которых он сложен, добывались где-то поблизости?

– Не знаю. Во время строительства я отсутствовал. – Ответ был более чем краток.

Значит, Консуэла права: Льюка мало интересует гостиница. Он явно грызет удила, пытаясь смыться отсюда как можно скорее.

Видимо, из чистого злорадства Джози не желала выпускать его из здания.

– Что вы можете сказать об этом? – Она указала на красивые индийские ковры на полу. – Они местного производства?

– Не знаю, – Льюк пожал плечами. – Отец нанимал какого-то известного дизайнера, тот заказывал всю обстановку.

Ответ не удовлетворил девушку. Ей хотелось обнаружить в гостинице какую-нибудь вещь, принадлежащую Льюку, которая послужила бы ключом к его характеру, скрытому под скептической улыбкой и ковбойской шляпой.

– Значит, вы ничего не знаете и об этой вещи, – разочарованно протянула она, показав на красивый стеганый ковер, висевший над камином. Льюк перевел глаза на ковер, и, к ее удивлению, выражение его лица смягчилось, а в глазах затеплилась улыбка.

– Этот ковер – работа моей матери, так что здесь совсем другая история.

Девушку удивил не только ответ, но и перемена тона. Она внимательно посмотрела на полинявший ковер: звездное небо и луки со стрелами. Сложный рисунок прекрасного панно сочетал в себе голубой, винно-красный и темно-зеленый цвета с вкрапленными кое-где кремовыми и золотыми пятнышками.

– Видимо, ваша мама была прекрасной рукодельницей, – заметила Джози. – Я и сама немного шью и вышиваю, но никогда не осмелилась бы замахнуться на такую вещь.

Она снова взглянула на Льюка. Свет в его глазах, прикованных к ковру, преобразил его: он стал более доступным, менее грозным. И еще более привлекательным.

Прекрати, приказала она себе и снова занялась ковром.

– Изысканная работа, я думала, что вещь антикварная.

Льюк взглянул на нее с кривой усмешкой, и теплая волна симпатии пробежала у нее внутри; сдержанность давалась Джози с большим трудом.

– Вещь кажется антикварной, потому что я ее здорово потрепал, – сказал Льюк. – Ковер служил мне и одеялом на пикниках, и спальным мешком, и тентом, и подстилкой под седло. Чем угодно!

– Значит, этот ковер ваш, – пробормотала Джози, снова глядя на прекрасный образец рукоделия. – О, я вижу в углу ваше имя! И рядом с ним вышито еще что-то, но отсюда не различишь. Что там такое?

– «Стремись к звездам».

– Великолепно. – Джози не отрывала глаз от вышивки, а душа ее наполнялась восторгом: какие прекрасные слова завещала мать сыну! Слова, внушающие уверенность и отвагу, вдохновляющие на подвиг.

Как не похожи они на приземленные наставления моих родителей, думала Джози. Она проглотила ком, вдруг образовавшийся в горле, и сказала:

– Эта вещь, видимо, много значит для вас.

Льюк кивнул.

– Я так любил это одеяло, что чуть не истер его до дыр. Оно превратилось бы в лохмотья, если бы его не спасла Консуэла. Когда мне было шестнадцать лет, она отняла его у меня, сказав, что это слишком красивая вещь, чтобы вот так погубить ее.

– А сколько труда потребовалось на то, чтобы его сделать, – сказала Джози, изучая необычный рисунок. – И сколько любви. Думаю, поэтому вы к нему так привязаны.

Когда Льюк мельком встретился с ней взглядом, его темно-карие глаза вдруг обрели цвет тающего шоколада, и это произвело на нее неожиданное действие: в душе потеплело.

– Когда мать дарила мне этот ковер, она сказала так: «Если ты где-то заблудишься, взгляни на эти звезды – они укажут тебе путь».

– Она хотела сказать: «Не отступай от своей мечты».

Льюк улыбнулся, мелкие морщинки у глаз стали похожи на следы взлетающих ввысь звезд, изображенных на ковре-одеяле.

– А вы схватываете все быстрее, чем я, – сказал он. – В те времена я думал, что мать имеет в виду ориентацию в ночное время. Когда мать умерла, – он снова взглянул на стену, – я ложился в кровать, накрывался ковром и представлял себе, что это она приходила, чтобы получше укрыть меня перед сном. Я думал: она жива, сидит сейчас в холле, совсем рядом, читает или шьет. Наверно, года два мне удавалось заснуть только так.

Глаза Джози затуманились, она плохо различала его лицо. Она протянула было руку к нему, потом отдернула, не зная, что сказать или сделать, чтобы утешить его, не обижая жалостью. Джози подумала о своей матери – без нее жизнь казалась немыслимой. Ее любовь и забота были неотъемлемой частью детства, хотя мать частенько выводила ее из терпения – слишком уж она с ней цацкалась.

Ком в горле мешал говорить, но все же Джози произнесла:

– Видимо, ваш отец тоже любил эту вещь, не зря же он сделал ее главным украшением холла.

Глаза Льюка словно бы погасли, губы вытянулись в тонкую жесткую линию.

– Мать делала и другие ковры, все были красивыми. Поэтому я страшно удивился, увидев, что именно этот висит здесь. Отец знал, как я не люблю гостиницу. – Взглянув на часы, он переступил с ноги на ногу: – Время уходит. Двинули дальше?