Беглянка - [9]
Прошлой весной она вышла только раз и собрала ему маленький букет диких фиалок, но он равнодушно, в изнеможении посмотрел на цветы, как иногда смотрел и на нее.
Перед глазами стояла Карла, Карла, поднимающаяся в автобус. Ее благодарность была искренней, но звучала почти легкомысленно, она весело махала рукой. Она словно уже привыкла к своему избавлению.
Вернувшись домой часов в шесть, Сильвия позвонила Руфи в Торонто, зная, что Карла еще не приехала, и попала на автоответчик.
— Руфь, — сказала Сильвия. — Это Сильвия. По поводу той девушки, которую я послала к тебе. Надеюсь, она не очень побеспокоит тебя. Уверена, все будет хорошо. Тебе может показаться, что она немного не в себе. Но это все издержки молодости. Дай мне знать, хорошо?!
Она снова позвонила перед тем, как ложиться спать. И снова автоответчик. Она сказала: „Снова Сильвия. Просто проверяю“ — и повесила трубку. Было где-то между девятью и десятью часами, еще не стемнело. Руфь, должно быть, все еще нет дома, а девушка не будет снимать трубку в незнакомом доме. Она попыталась вспомнить имя верхних соседей Руфи. Наверняка они еще не легли. Но вспомнить не смогла. Да это и к лучшему. Ее звонок наделал бы шуму и выдал ее излишнюю заинтересованность.
Она легла спать, но в кровати ей не спалось. Она взяла легкое одеяло, вышла в гостиную и легла на диван, где спала три последних месяца во время болезни Леона. Но и тут ей вряд ли удалось бы уснуть: на окнах не было занавесок, и, глядя на небо, она точно знала, что луна уже взошла, хотя ее и не было видно.
Потом она различила автобус, он был где-то далеко, может, в Греции, а в нем много людей, которых она не знала. Мотор автобуса издавал какой-то тревожный стук. Она проснулась и поняла, что стучали в дверь.
Карла?
Карла не поднимала головы, пока автобус не выехал из города. Окна были затонированы, и никто не мог ее увидеть, но она все равно опасалась и не выглядывала. Только бы Кларк не появился! Выходя из магазина или стоя на перекрестке, он и понятия не имел, что в эту минуту она уезжает от него, он думал, что это обычный день. Нет, он думал, что это день, когда их план — его план — пришел в движение, и ему очень хотелось узнать, как далеко ей удалось продвинуться.
Когда автобус выехал за город, она взглянула на небо, глубоко вздохнула и оглядела поля, слегка лиловые из-за тонированных стекол. Рядом с миссис Джемисон она ощущала себя в полной безопасности и могла мыслить здраво. Присутствие этой женщины превращало побег в более рациональный поступок, чем можно было себе представить, фактически в единственный поступок, за который человек в этих туфлях мог себя уважать. Она рассказывала миссис Джемисон о своей жизни так, чтобы вызвать в ней сочувствие, но в то же время иронично и доверительно. Карла почувствовала, что в ней живет непривычная уверенность и даже здоровое чувство юмора. Она решилась жить согласно ожиданиям Сильвии. У Карлы было ощущение, что миссис Джемисон, которая производила впечатление натуры очень чувствительной и неумолимой, можно разочаровать. Но Карла не думала, что это произойдет. Если, конечно, ей не придется быть рядом с Сильвией слишком долго.
Ненадолго выглянуло солнце. И когда пассажиры сели обедать, бокалы с вином засверкали. С раннего утра не упало ни дождинки. Сильный ветер трепал траву на обочинах и рвал цветы в мокрых зарослях. Не дождливые тучи, а легкие летние облака стремительно неслись по небу. Все вокруг менялось, преображалось в этот солнечный настоящий июльский день. Автобус ехал быстро, и она не успевала замечать следы недавнего прошлого: большие лужи на полях, там, где вымыло семена, жалкие стебли кукурузы или побитое зерно.
Она вдруг подумала, что надо обо всем рассказать Кларку. По какой-то странной причине они выбрали именно это, самое сырое и тоскливое, место за городом, хотя наверняка рядом было много других уголков, где им повезло бы больше.
А может, еще повезет?
Потом она вдруг сообразила, что уже ничего не расскажет Кларку. Никогда больше не расскажет. Ей будет все равно, что с ним, или с Грейс, и с Майком, и с Джунипер, и с Блэкберри, и с Лиззи Борден. И если вдруг Флора вернется, она никогда об этом не узнает.
Второй раз в жизни она бросала все. Первый раз это случилось, как в старой песне „Битлз“: она оставила на столе записку, выскользнула из дому в пять утра и встретилась с Кларком на стоянке у церкви. Она напевала эту песенку, когда они уносились прочь: „Она убежала из дома, бай-бай!“ Теперь она вдруг вспомнила, как солнце вставало за их спинами, как она смотрела на руки Кларка на руле, на темные волоски его подмышек, как вдыхала запах машины, запах масла и металла, инструментов и конюшни. Холодный воздух наступающего утра врывался внутрь машины сквозь ржавые трещины. На такой колымаге никто из ее семьи никогда не ездил, и вряд ли она вообще когда-либо появлялась на тех улицах.
В то утро Кларк особенно внимательно следил за дорогой: они уже доехали до хайвэя 401. Его озабоченность поведением машины, короткие ответы, прищуренные глаза и даже легкое раздражение из-за ее детского восторга — все это возбуждало ее. Так же как и хаос его прошлой жизни, его откровенное одиночество, его нежность к лошадям и к ней. Она смотрела на него, как на архитектора их будущей жизни, а на себя — как на пленницу, подчинявшуюся ему абсолютно и безоговорочно.
