Беглецы - [15]

ГЛАВА XIV. МОРЕ

Времени не теряли. Рабов, которые изображали пленных, разместили в трюме. Большая часть команды находилась на корабле, а немногих матросов, тех, что не хотели идти в плаванье, насильно вытащили из кабачков на набережной. На корабле имелось достаточное количество припасов и пресной воды. Раб, переодетый центурионом, запер кормчего и его помощника в одну из кают. Феликс велел привести их к себе. — Корабль находится сейчас в моем ведении, – сказал он. – По делу государственной важности. Отплываем немедленно. В Регий. Покажите мне лучшую каюту. Он удалился в каюту и велел принести вина. Ему до смерти хотелось снять тяжелый шлем. Кормчий был худощавый, светлоглазый, хитрый на вид человек с редкой, похожей на высохший мох бороденкой. Он залопотал чтото насчет распоряжений «хозяина», но, как только Бренн вызвал центуриона, тотчас же затих. Последние его колебания исчезли, когда он увидел председателя и членов совета, собравшихся на пристани и без всяких возражений наблюдавших за приготовлениями к отплытию. Он начал выкрикивать команду матросам. Канаты были отданы, трап и якорь подняты, матросы скинули одежду и полезли по веревочным лестницам на мачту, чтобы распустить паруса, свернутые на реях. Прежде чем лезть наверх, матросы всегда раздевались догола, так как свободные туники легко могли затруднить их работу и даже сделать ее опасной, запутавшись в канатах или же развеваясь на ветру. Когда корабль двинулся в открытое море, собравшаяся на берегу толпа радостно завопила – без особых причин, просто потому, что ей чудилось, будто отплытие этого корабля было чемто связано с неудачей, постигшей восстание рабов. Члены совета наблюдали за отплытием, мрачно хмурясь и не проявляя никакого восторга. Чем больше думали они о беззастенчивом трибуне, тем более странным он им представлялся. Но сейчас уже было поздно принимать какиелибо меры. Как только корабль вышел из гавани, матросы на главной мачте отпустили снасть, и огромный парус развернулся до самой палубы. Корабль «Лебедь Сириса» устремился в море, и весь его корпус задрожал под напором волн. Свобода! Наконецто настоящая свобода! Теперь беглецы уже были вне Италии. И хотя власть Рима распространялась на все берега того моря, по которому они плыли, все же средоточие этой власти находилось в самой Италии. Уж, наверное, те, кому удалось вырваться оттуда, сумеют миновать и последние пределы Римского государства, сумеют найти дорогу в мир, существующий за этими пределами~ Пусть мир этот – варварский по сравнению с цивилизованным миром, находящимся под римским владычеством, зато там – свобода. Корабль отошел уже достаточно далеко от гавани. Тогда Феликс без шлема вышел из каюты. Уцепившись за брус, так как началась легкая качка, он обратился к кормчему: — Поверни корабль и плыви на восток. — Что ты хочешь сказать? – спросил кормчий с несмелым вызовом в голосе. – Ты же направлялся в Регий. — Я передумал, – зарычал Феликс. – Поворачивай корабль. — Но к какой гавани держать курс? — Ни к какой. Поверни корабль и, не отклоняясь, плыви на восток. Пока тебе больше ничего знать не нужно. Тут он увидел, что глаза кормчего с изумлением и отчаяньем уставились на его заклейменный лоб. Он поднял палец и обвел буквы одну за другой. — Так, значит, ты умеешь читать? А знаешь ли, что означают эти буквы? Я тебе сейчас скажу. Они означают, что я не такой человек, который любит дважды отдавать одно и то же приказание. Ну, за дело! Пока он говорил, повстанцы, переодетые легионерами, открыли двери и люки, и их товарищи, запертые в трюме, высыпали на палубу. У многих из них от спертого воздуха внизу начались приступы морской болезни. — Пленники вырвались, – задыхаясь от волненья проговорил кормчий. — Правильно, – ответил Феликс. – Пусть себе вырываются. Я вижу, Ты соображаешь, когда хочешь. Все мы здесь пленники, в том числе и ты. А теперь делай, что я тебе приказал. Кормчий советовался со своим помощником, а Феликс крикнул матросам: — Не падайте духом, ребята. Все в порядке, Ведите себя прилично, и к вам будут хорошо относиться. Кормчий понял, что выход у него один – подчиниться. Корабль медленно повернул. Бренн подошел к Феликсу. — Надо ли нам плыть на восток? — Почему нет? – ответил Феликс. – Спартак хотел двигаться на восток, если бы мы прорвались сквозь войска Красса. Потому и я говорю, – на восток. Спартак считал, что на востоке есть страны, где Рим пока еще не хозяйничает: Египет, Иудея, Парфия, а еще дальше – Индия, а на западе за Испанией – только океан. Бренну хотелось посоветовать, чтобы они поплыли вдоль испанских берегов в Британию. Но он хорошо понимал, что на такое долгое и опасное путешествие никто бы не согласился. Так ему и надо: он сплутовал, кидая с Мароном жребий. Много ему помогло это плутовство! — Да, видно, придется нам плыть на восток. Но моято родина на западе, к северу от Испании. — А у меня никогда не было родины, – мягко ответил Феликс. – Сперва я рос на одной вилле, потом был кухонным рабом в Риме, потом метельщиком двора в школе гладиаторов, а потом работал при бане. А кто были мои отец и мать, я так и не знаю. Глаз мне выбили деревянным мечом в гладиаторской школе. Теперь ты все обо мне знаешь. Когда я .услыхал о Спартаке и его войске, я вылез из кухонного окна, спрятался в фургоне среди пустых винных бочек и убежал на все четыре стороны. Онито для меня родина – все четыре стороны. А где именно – мне безразлично. — Я хотел бы, чтобы и мне было все равно, – грустно вымолвил Бренн. – Но мне так хочется снова увидеть родную землю! Ему представились луга, где он ребенком играл на солнце, река, где он купался, деревья, на которые он лазил, людей, у которых в жилах текла та же кровь, что у него, которые думали и говорили так же, как он, и стремились в жизни к тому же, – вот что было родиной. — Мне нравится море, – заметил Феликс, которому чувство, волновавшее Бренна, было непонятно. Он глубоко вдохнул морской ветер. – Вот уж где все четыре стороны. Я на море не в первый раз. В прошлом году я уже видел его в Регии. Но здесь оно лучше. Здорово много воды; и кто это окрасил ее в такой чудесный цвет? Здесь приятнее, чем в цветущем саду, и пахнет куда лучше. Бренн понял, что всякий разговор о Британии будет бесполезным. Другие рабы сочтут его безумцем – предлагать полный опасностей путь в Британию, когда гораздо ближе есть много других стран, где они тоже будут вне досягаемости для Рима. К тому же большинство из них были родом с востока – из Греции, Фригии или Сирии – и предпочтут более теплые края. Бренн прошел на корму и, склонившись над бортом, стал смотреть на бурлящую и пенящуюся воду – след, который оставлял за собой корабль. С каждым мгновением он удалялся от Британии, даже если и приближался к свободной земле. Ему было и радостно и грустно, а сильнее всего овладело им чувство одиночества. И тут он понял, что пора поговорить с Мароном и сказать ему правду насчет плутовства с монетой. Он знал, что Марон радуется дороге на восток, и сам хотел разделить его радость, раз уж все равно не будет так, как мечтал сам. Но разделять радость Марона, пока между ними лежит этот обман, он был не способен. Он спустился с кормы и разыскал Марона. Тот помогал готовить ужин. — Мне надо с тобой поговорить, – произнес он с какимто жалким видом. Марон вытер руки, белые от муки, и вышел к Бренну. Мальчики подошли к борту. — А что случилось? – Марон заглянул Бренну в глаза. – Ты чтото не в себе. Бренн не в силах был говорить. Признаться в плутовстве было труднее, чем он предполагал. Но теперь, когда потребность в признании возникла в нем и овладела всем его существом, он уже не мог молчать. — Марон, – хрипло произнес он, – помнишь, как мы на постоялом дворе метали жребий монетой? — Да, – спокойно сказал Марон. – Помню. — Я тебе хочу сказать одну вещь насчет этого, – продолжал Бренн, не смея взглянуть другу в лицо. Он посмотрел за борт на пенящиеся гребни волн. – Я… я ведь сплутовал, – выпалил он и добавил уже спокойнее: – Голова была на обеих сторонах монеты. — Я это знал, – ответил Марон все тем же ровным голосом. – Я увидел, когда схватил монету. Но раз ты мне сам признался, теперь это все равно. Бренн поднял глаза от клокочущей пены и, наконец, взглянул на Марона. — Ты знал и ничего не сказал? – Ему было еще стыднее, чем раньше. — Сперва я рассердился и хотел выложить тебе все. А потом раздумал. Тогда бы мы с тобой понастоящему рассорились, а я видел, как тебе хочется в Британию. Вот я и решил остаться с тобой. Ведь если бы я не сделал этого, нашей дружбе пришел бы конец. Вот и все. Конечно, мне было тяжело. Но теперь ты все загладил. Бренн почувствовал, что глаза у него Наполняются слезами. Он крепко пожал руку Марона. — Ну, так я рад, что мы плывем на восток и рано или поздно попадем во Фракию. Я рад, что плутовство мне не помогло. — Не надо больше об этом думать, – сказал Марон. – Ты бы сделал так же, как я. — Не знаю, сделал ли бы, – ответил Бренн. – Но это не важно. Важно, что теперь мы друг друга поняли. Мы будем вместе, что бы ни случилось, и пусть наш путь кончится там, куда занесет нас судьба. — Пусть будет так. Они опять крепко пожали друг другу руки. Тут порыв ветра донес до них из кухни запах варева, и они засмеялись: от бодрящего морского воздуха им захотелось есть. Хорошо жить на свете, – они свободны здесь, на свежем морском просторе, и скоро будет готова вкусная еда.