Беги, Василич, беги! - [8]

— Запомни, старая, я не Мордан, а Мардат, — сказал владелец золотых цепей, — если он не будет продавать мне дом, то я докажу, что он не твой племянник, а жулик и его посадят как Ходорковского на пожизненно, и будет он сидеть до тех пор, пока я буду жив. Поняла. Вот они у меня все где, — и он показал толстый кулак, поросший черной шерстью, — все они здесь, и полимилиция ваша, и следователи, и прокуроры, и судьи, всем кушать хочется, всем хочется иметь свои дачки на Средиземном море, все хотят кататься на ламбарджинях и ферарах. Законов всяких у нас тьма, а самый главный закон — это бугор с телефоном. Позвонит и они из любого ангела преступника сделают. Раньше даже телефонов не нужно было. Скажет, — делайте с ним что хотите, — вымоет руки и повесят вашего Иисуса Христа на перекладину вверх ногами. А потом хоть залейтесь слезами, дело-то уже сделано. А ты, хорек, думай над тем, что я сказал, — он встал, плюнул себе под ноги и ушел. Скоро за забором взревел мотор и облачко пыли показало, что «гость» уехал.

Правильно говорят, что незваный гость хуже этого, которого из чувства толерантности убрали из названия ига, под которым Россия была почти триста лет. Чувствуется, что скоро толерантность и политическая корректность низведут нас до положения червей, которым нельзя ползать по поверхности земли.

Правильно сказал этот хлюст про законников российских. Клейма на них ставить некуда. Вроде бы каждый из них честный и справедливый, а честности и справедливости в государстве российском как не было, так и нет. И ведь не понимают они, что быдло, которое их так поддерживает, первое с вилами на них и бросится, чтобы урвать себе побольше от того, что они подгребли себе, пользуясь должностным положением. То чванство, с которым они относятся к людям и их требованиям, отольется им той же монетой, что и отлилось последнему русскому царю, который плевать хотел на народ. Все идет по кругу. «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй». И вся жизни наша в последнее время характеризуется коротко и ясно — пир во время чумы.

   В каждой крупной деревне в Сибири

   Есть Париж, Амстердам и Берлин,

   Разных храмов по три иль четыре

   И искусств меценат армянин.

   Здесь в соседях потомки Кучума

   И кочевник кайсацкой степи,

   Здесь китайцы с капустой без шума

   Точат цепи своих бензопил.

   Нашу нефть продают на валюту,

   Богатеет Москва, Петербург,

   А сибирскому бедному люду

   Помогать как-то все недосуг.

   Производство сменилось торговлей,

   Лучший танк в государстве один,

   В переплавку — без всяких глаголей,

   Сейчас рынок у нас господин.

   Снова тонем в болоте застоя,

   Власть себя назначает во власть,

   Есть сейчас право выслушать стоя,

   Что у нас на Руси благодать.

— Пришлые они все, — строго сказала Клара Никаноровна, — в России себя хозяйчиками чувствуют, да только вот русский народ еще не проснулся. А ведь как проснется, как закричит: Меня будить?!!! — да как пойдет крушить дубиной по сторонам, так тут уж не разберешь, кто прав, а кто виноват. Всем достанется на орехи. И ведь не скоро он отойдет от своей злости, переломает все, а потом будет думать, как это все восстановить. Не везет России с царями. Как какого босяка во власть назначат, так он сразу на себе корону примеряет и все усилия его направлены только на то, как бы трон удержать пожизненно и власть никому не передавать по причине бессмертия, а если уж и передавать, то только по наследству…

— Ничего, Клара Никаноровна, — сказал я, — потерпим и этих. Недолго им осталось панствовать. А что за двери спрятаны в амбаре?

Глава 9

— Ты смотри, какой сокол, — сказала хозяйка, — сразу нашел то, что пряталось десятилетиями. А ты, девушка, — обратилась она к моей жене, — не вникай в эти дела, меньше знаешь, крепче спишь. Пусть мужики этими делами занимаются, это им сподручнее. Что за этими дверями, я сама не знаю, и тебе бы лучше не знать. Давайте будем обедать.

Во время обеда наша родственница не удержалась и рассказала, как ее дед при ней закладывал досками эти двери. А потом взял слово, чтобы забыла об этом и никому не говорила.

— О дверях я снова вспомнила, когда дед отдал мне ключи и приказал хранить их как зеницу ока, — рассказывала женщина, — если не будет верного человека, кому можно передать ключи, то утопи ключи где-нибудь в глубоком месте. Пусть все потонет в омуте. И ты тоже подумай, примерять ли эти ключи к дверям. Может не стоит заглядывать в те тайны, которые не всем доступны. И вообще все тайны несут опасность их владельцам.

— Да я и не собираюсь, — согласился я, хотя какой-то исследовательский червячок уже зашевелился в моем сознании. Если уж и открою дверь, то буквально на минутку, одним глазком взгляну и сразу захлопну. Просто сравню и выясню, а зачем две двери на одной стене?

— Клара Никаноровна, — спросил я хозяйку, — а вы в Бога веруете?

— Как тебе сказать, племянничек, — задумалась старушка, — так чтобы вот так истово верить, ходить в подвязанном платочке, стоять на обеднях и вечернях, соблюдать посты это я не делаю, но наличия Бога не отвергаю, зная, что из ничего ничего и получается. Должен быть какой-то толчок, мысль, материализованная мысль, созидание и Созидатель, от которого произошли все мы. Есть и антипод Его, который заставил поделиться функциями и правами, и не известно, кто из них более всемогущ и, кто для человека более полезен, и кто из нас служит тому или другому. Смотри сам, сколько людей с черной душой демонстрируют свое расположение к Богу и сколько людей с чистыми помыслами чертыхаются на людей, стоящих со свечками в элитном храме и у кого на лбу синяки образовались от прикладывания перстов. И самыми опасными для Веры являются неофиты, то есть новообращенные или люди ранее неверующие, а потом воцерковленные. Эти, для того, чтобы показать свою набожность, могут пойти на такие меры, что самые верующие люди отшатнутся не только от них, но и от самого Бога. И вся наша жизнь строится не по Божеским законам. Везде черносотенцы и казаки, а для них виноватые всегда евреи и интеллигентные люди. В стране полное беззаконие в отношении тех, кто осмеливается высказать свое мнение. Не к добру все это, ох, не к добру. Плохо это кончится.