Беги, хватай, целуй - [17]

– Это Кевин, – сказал режиссер по кастингу. – Он будет подыгрывать тебе.

– То есть… вы хотите сказать, что он – это Джина, вдова рабочего?

– Да.

– Ну и дела: мало ей того, что она беременная, она еще и старшего сыночка с собой на работу привела! Каким образом, интересно, я должна выстроить правдоподобную сцену, играя в паре с ребенком, да к тому же с мальчишкой?

Встав позади камеры, женщина-режиссер посмотрела в объектив.

– Сначала прорепетируем, а потом я сниму. Выучила роль?

– Нет. А что – надо было?

– Разумеется.

Мне показалось, что земля уходит у меня из-под ног.

– Прошу прощения, но мой агент ничего мне не сказала по этому поводу, так что я…

– Ты пришла на телевидение, – сказала женщина. – Всегда надо как следует учить текст роли. – Между прочим, я еще старшеклассницей бывала на телевизионных пробах, но никогда не учила роль и при этом ни разу не слышала нареканий со стороны режиссера по кастингу, однако возражать сейчас явно не стоило. – Если понадобится, – добавила она, – заглядывай в сценарий. Скажешь, когда будешь готова.

Я прочла роль вполне прилично, но в конце режиссер сказала:

– Ты уткнулась в сценарий, и я не вижу твоего лица. Давай-ка попытайся сыграть, не заглядывая в текст! Сцена совсем коротенькая. Отложи сценарий, назови себя. Давай! – Она ободряюще мне улыбнулась.

Я робко положила странички на пол. Режиссер встала позади камеры. Зажглась красная лампочка, осуждающая меня на смерть.

– Представься, пожалуйста.

– Ариэль Стейнер, – произнесла я, словно начиная хвалебную речь. Потом посмотрела на свои руки, в отчаянии пытаясь скрыть за высокомерием неуверенность, и одарила мальчишку покровительственным взглядом, представляя себе, что он – женщина, итальянка, сорока пяти лет от роду, и открыла рот.

Ни звука. Я совершенно растерялась, но в следующее мгновение проворно наклонилась за сценарием, пропав ненадолго из кадра, и, взглянув на первые строчки, положила листки обратно на пол. Потом произнесла: «Вы – уборщица?» – вкладывая в эту реплику всю злобу ограниченного человека, на какую была способна.

На этот раз получилось еще хуже, чем в первый. Шутки выходили все более жалкими и плоскими, поскольку всю свою энергию я направляла на то, чтобы правильно произнести слова роли.

– Но ты ведь знаешь текст, – сказала режиссер по кастингу, когда я закончила. – Попробуй еще, и на этот раз можешь держать сценарий на коленях.

Она пыталась подбодрить меня, но я все равно ее ненавидела. Я ненавидела ее за то, что она разговаривает со мной снисходительно, за то, что заставляет говорить роль наизусть, за то, что вынуждает меня играть сцену на пару с ребенком. Но я понимала, что злиться нельзя. Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и уловила запах собственного пота – такой противный, что он едва не свалил меня с ног. Я чувствовала, как тушь тоненькой струйкой стекает у меня по лицу.

В следующий заход я уже помнила все слова, но из-за внутреннего напряжения нужного комического эффекта не получилось. У меня пропало всякое желание понравиться режиссеру или себе самой. Начиная со второй половины сценки, я стала говорить умышленно монотонно. Ситуация становилась безнадежной: невозможно было преодолеть неприязнь этой женщины.

Под конец, натянуто улыбнувшись, она проводила меня до двери. Я быстро взглянула на прочих, подающих надежды, соискательниц, не забывших выучить текст роли и подкрасить глаза водостойкой тушью. Мне захотелось выхватить автомат и уложить их всех одной очередью.

Тем не менее, выйдя на улицу, я не стала плакать. Я просто поняла, что в жизни иногда выигрываешь, а иногда проигрываешь. По крайней мере, мне впредь наука: никогда не идти на телепробы, не выучив предварительно роль. Но потом я принялась фантазировать: а что, если вопреки моей ужасной читке я все-таки получу эту роль? Один из преподавателей театрального искусства в Брауне, бывало, рассказывал нашей группе байки о знаменитых современниках, неудачно проявивших себя на пробах, но все-таки признанных впоследствии, потому что некий режиссер по кастингу разглядел в них божий дар, который и помог им стать звездами.

Я себе это очень ясно представила. Фил Натансон сидит в своем залитом солнцем офисе киностудии «Бербанк», покуривая гаванскую сигару и наблюдая за тем, как бесталанные потаскушки одна за другой пытаются выглядеть забавными и развязными одновременно. В тот момент, когда тысячная за день шлюшка назовет себя, его круглая жирная голова начнет клониться книзу, и тогда вдруг на экране появлюсь я. Выковыривая серу из своих мерзких ушей, он услышит слова «Ариэль Стейнер», и тут чистый беззащитный тембр моего голоса заставит его резко поднять голову к монитору. Позабыв первые слова, я пропаду из кадра, чтобы заглянуть в сценарий, и эта заминка будет исполнена такого неожиданного комического очарования, что толстые щеки Фила сморщатся в довольной улыбке. И хотя я буду трогательно запинаться до конца сценки, его улыбка перерастет в смешок, а смешок – в вопль одобрения. «Да это же молодая Дороти Паркер! – завопит он, вскакивая на ноги. – Френ Лейбовиц поколения Икс! Язвительная! Забавная! Искушенная! Вряд ли можно ожидать от нее решительных действий, но ее естественный сардонический стиль – как раз то, что мне нужно!»