Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [93]

Появление Цезаря в лоне демократии неоднократно предсказывалось французскими, немецкими и испанскими контрреволюционерами. Пророчество берет начало в специфической теории человеческой природы, согласно которой человек является совершенно испорченным, невежественным, злым и неспособным к свободе.

«Мир с огромной скоростью движется к образованию деспотизма, самого гигантского и самого разрушительного, какой только видели люди. Подготовлена дорога для гигантского, колоссального, вселенского тирана. Все готово для этого. Заметьте, что больше нет никакого морального или материального сопротивления. Больше нет никакого материального сопротивления: государственные деятели и правители упразднили границы, а электрический телеграф упразднил расстояние. Больше нет никакого морального сопротивления: все духовные силы разделены, всякий патриотизм мертв. Речь идет о выборе между диктатурой снизу и диктатурой сверху (Богом). Я выбираю диктатуру снизу, потому что она идет из регионов, которые чисты и безмятежны. В крайнем случае речь идет о выборе между диктатурой кинжала и диктатурой сабли: я выбираю саблю, потому что она благороднее».[471]

Это было будущее, которое Доносо Кортес, испанский католический контрреволюционер, предвидел для человечества в период либеральных революций в Европе в 1848 г. Он не испытывал никакой надежды на правление сверху, а именно на правление Бога. Вся проблема заключалась, кажется, между двумя видами диктатуры: военной, с одной стороны, и демагогической снизу — с другой. Он предпочитал военное правление. Таким образом, он примыкал к традиции Бональда и де Местра, которые в качестве протеста против французской революции также отрицали либерализм и демократию как носителей цезаризма.

Таким же является и умонастроение Шпенглера. Его философия человека глубоко пессимистична: «Человек — это хищник». Ему «известно опьянение тем ощущением, когда нож проникает в плоть врага, известны торжествующие вопли и аромат крови».[472] Демократия порождает партии, а партии порождают партийную машину, которая контролирует и объединяет массы и тем самым открывает дорогу новому цезарю. Избирательные права народа — это фальшивка; чем более они расширяются, тем меньше действительная власть избирателя. Это играет на руку цезаристским тенденциям в политических организациях.[473] Свобода прессы удерживает человека в повиновении. Пресса и электрические информационные службы запугивают его модными фразами и лозунгами, которые вливаются в бесконечный поток пропаганды. Шпенглер мог бы согласиться с тем описанием охотящейся за сенсациями английской прессы, которое дает лорд Сэлсбери, и расширить его на прессу вообще — что Хэрмсфорт (лорд Нортклифф) «изобрел одну газету для тех, кто мог бы читать, но не думать, а другую — для тех, кто мог бы видеть, но не читать».[474] Три недели работы прессы, и истина будет признана всеми. «Таков конец демократии».[475] В первую очередь деньги разрушили демократию, и оружием ее разрушения были политические партии и всеобщее избирательное право, те самые свободы, которые она столь высоко чтит. С разрушения демократии начинается эра соперничающих государств, ведомых и организуемых цезарями, которые полностью контролируют человека.[476]

Каково внутреннее устройство этих конкурирующих государств, особенно Германии? Ответ дан в наиболее значительной политической работе Шпенглера «Пруссачество и социализм»,[477]впервые опубликованной в 1920 г. Главная проблема книги — это опять-таки подключение социал-демократической партии к прусскому социализму с целью ведения империалистических войн. В первую очередь это достигается новым определением социализма. Социализм освобождается от марксизма и отождествляется с прусской традицией долга, власти и иерархии. Социализм не является международным, это германский и прусский социализм. Это не классовая борьба, но сотрудничество под руководством государства. Никаких партий, никаких профессиональных политиков, никаких периодических выборов; экономическая организация в иерархической структуре должна быть общественным строем. Рабочий класс может быть объединен только посредством дисциплины, иерархии, власти и повиновения.[478] Согласно Шпенглеру картели и синдикаты предвещают грядущую структуру такого авторитарного корпоративного государства. Опять же именно антагонизм между Германией и Англией определяет политику соперничающих государств. Как следствие для Шпенглера возникал вопрос: «В будущем торговля будет управлять государством или государство торговлей?» И ответом было: «Пруссачество и социализм вместе выступают против влияния британского духа в Германии, против философии жизни, которая пронизывает всю нашу народную жизнь, парализует ее и делает ее бездушной». Такой социализм означает власть и снова власть. Планы и идеи — ничто без власти.[479]

Такова программа социального империализма у Шпенглера. Тот вид социализма, который он имел в виду, ясно излагается в его многочисленных небольших эссе: «Подонки человечества, то есть трудящиеся классы, должны трудиться по меньшей мере двенадцать часов в день, как при раннем капитализме».