Бега - [2]

— Я-то? — Колюбакин лихо подкрутил ус. — Я, братец, лучше водки выпью. Не всем же быть такими трезвенниками, как твой барин. Распорядись. И чтобы живо! Одна нога здесь, другая там!

— Будет исполнено, ваше превосходительство! — рявкнул Лукич, вспомнив молодость и службу в эскадроне, которым командовал тогда молодой ещё ротмистр Колюбакин

Когда они вновь остались одни, Колюбакин, уже без прежней наигранной веселости продолжил прерванный разговор:

— Не сыскное, Павлуша. Охранное!

— Да быть того не может! — Приезжев, от изумления даже подскочил, чуть кофейник не опрокинул. — Что он, нигилист, какой? Или бомбист? Не верю, право.

— И я не верю. Но тем не менее…

— У начальника охранного отделения подполковника Скандракова были?

— Да ты в своём уме?! К этому хамобесу киевскому, я ни за какие коврижки на поклон не пойду!

Скандраков, недавно переведенный в Москву из Киевского губернского жандармского управления, жителям второй столицы, почему-то, не приглянулся.

— А у обер-полицмейстера?

— Был. Евгений Осипович политик известный. Посочувствовал, покивал понимающе, а потом заявил: " Поскольку данное дело задевает интересы безопасности государственной, а может и августейших особ… К тому же охранное отделение в вопросах оперативной работы мне более не подотчетно"…

— К генерал-губернатору ехать надо.

— Ездил уже. Не принял он меня.

Лукич принёс запотевший графин и любимую закуску Колюбакина — маслины. Под водочку Александр Васильевич рассказал о том, как после отказа в аудиенции зашел он к начальнику секретного отделения канцелярии генерал-губернатора Петру Михайловичу Хотинскому, человеку хоть и в чинах незначительных, но весьма влиятельному и имеющему доступ к Долгорукову в любое время:

— Ох, и сердит, говорит Пётр Михайлович, на вас князь. Был у него, дескать, с утра с докладом Скандраков. Владимир Андреевич ногами топать изволил и кричал: "Стар стал Колюбакин! На собственной конюшне порядок навести не может, где уж ему беговым обществом заведовать…"

Обиженно замолчав, выпил очередную рюмку:

— Тоже мне, молодой выискался! А сам на десять лет меня старше… В отставку что ли, в самом деле, подать?

— Не об этом сейчас думать надо! — неожиданно резко перебил его, всегда мягкий и деликатный, Приезжев.

— А о чём?

— О том, как доказать, что нигилистов и бомбистов на вашей конюшне нет и никогда не было. Мы должны узнать, чьи это гнусные интриги!

— А кто доказывать будет? Скандраков? Не знаешь что ли чья это креатура?

— Знаю. Назначен к нам по протекции директора Департамента полиции Плеве. А этот прохвост известный. Выгодно так и белое у него становится чёрным.

— Вот видал, какие дела. В губернском жандармском управлении после ухода генерала Слёзкина ни одного порядочного человека не осталось. Начальник сыскной полиции, полковник Муравьёв…

Приезжев брезгливо поморщился:

— Чтобы оплатить услуги этого мздоимца денег потребуется не меньше, чем на новую беговую дорожку. Не хотелось бы к нему обращаться…

— Ну и ладно, что хапуга, зато дело знает.

— И все-таки настоятельно рекомендую обратиться совсем к другим людям.

— К кому это?

— А кто нашёл лошадей графа Рибопьера, которых украли по дороге из Харькова?

— А, ты о наших доморощенных Шерлоках Холмсах…

— О них, Александр Васильевич, о них. Кстати, помогли они не только Рибопьеру. Когда Дмитрия Дмитриевича Оболенского в Париже обвинили в выдачи поддельных аттестатов будто бы правнукам самого Лебедя…

— Странно, никогда об этом не слышал.

— Не удивительно. Оболенский не любит вспоминать эту историю, тем более что всё закончилось благополучно.

— Вот значит как, — Колюбакин, задумчиво барабанил пальцами по столешнице какой-то марш.

— Потолкуй с ними, Павлуша. Мне самому неудобно. Я их в прошлое воскресенье из членской беседки велел вывести. Членам-любителям, ведь не положено, только действительным… Лукич!

Лукич, хоть и был в это время в прихожей, тут же услышал зычный командирский бас.

— Что прикажите, ваше превосходительство?

— А сообрази, братец, мне ещё графинчик холодненькой… А насчет пристрастия Мишки Тереньтьева к водке ты, Павлуша, не прав — он, мерзавец, не водку а "моэт" и "аи" хлещет…

Глава 2. МОСКОВСКИЕ ШЕРЛОКИ ХОЛМСЫ

— Какой Варяг, Лёша? Он на третьей версте встанет. А ехать шесть! Только Зазноба!

— Собьется. Непременно заскачет. Больно уж капризная и нервная кобыла.

— Тогда, одна Молодка!

— Господь с тобой, Сергей! это любительский приз — едут не наездники, а ездоки-охотники. Ты помнишь, чтобы Стрельцов когда-нибудь приз взял?

Собеседники рассмеялись, вспомнив члена-любителя бегового общества, владельца Чернышевских бань Алексея Фёдоровича Стрельцова. Во всех заездах, много лет подряд он приходил последним. В тотализаторе на него всегда был взят только один билет — купленный им самим. Публика, знавшая о профессии Стрельцова, всякий раз, когда он проезжал мимо трибун, "поддерживала" его криками: "Веником её! Веником!"

— А насчет Варяга ты, мой друг, глубоко заблуждаешься — у него в родословной есть сильные дистанционеры.

— Сдаюсь, убедил. Поставим на Варяга пару красненьких? Ты при деньгах?

Такой разговор вели, прогуливаясь по аллеям Петровского парка двое молодых людей лет двадцати пяти. Один, в модной сюртучной паре и цилиндре. Второй щеголял пиджаком из "чёртовой" кожи, высокими сапогами и картузом с лаковым козырьком. Это были те, кого Колюбакин, с усмешкой, назвал доморощенными московскими Шерлоками Холмсами: помощник присяжного поверенного Сергей Малинин — маленький, изящный брюнет, подвижный как ртуть и репортёр Алексей Лавровский — типичный русак, крупный, светловолосый, неторопливый и добродушный. Впрочем, старым знакомым приходилось видеть их и совсем другими: непоседу Малинина ночи напролёт изучавшего тома "Уложения о наказаниях" и студбуки — племенные книги, а ленивого добряка Лавровского — как метеор носящегося по городу, стремительного и жёсткого.