Бег с барьерами - [7]

Газетчик ужаснулся: - Ведь это преступление!

- Вы так думаете? - спросил Уркаганов насмешливо.- Я автор, изобретатель пересадки, лучше кого-либо знаю, что осталась масса нерешенных этических вопросов. Сегодня решили так, завтра пересмотрят. Впрочем, я не буду дожидаться, пока чиновники внесут поправки.

- За это предусмотрено полное стирание личности,- напомнил репортер осторожно, не зная, как реагировать на откровенное заявление молодого гения, прогремевшего на весь мир.

- А я признаюсь,- ответил Уркаганов, и снова было непонятно, насколько серьезно он говорит.- Память моего разумоносителя будет со мной. Кто заподозрит? А морально я прав. Кто бы ни был моим носителем, ему будет хорошо. Под моим руководством даже лучше.

Щелкнуло, экран погас. Топоров повернулся к Волкову, наблюдавшему за ним с грустной улыбкой.

- Слышал? - спросил Волков.

- Это несерьезно,- возразил Топоров.- Уркаганов ерничал!

Волков покачал головой: - Нет. Конечно, есть законы нравственные и юридические, которые Уркаганов не нарушит: не укради, не убий, не солги и прочие, ясно выраженные, устоявшиеся. А кодекс личности только создается. Мог ли Уркаганов, создатель поворотного рычага в истории человечества, не ощутить себя стесненным? Он считал себя полным хозяином открытия, а комиссии тут же связали ему руки. Тут и более управляемый человек зарычал бы. А Уркаганов, вд беду, вообще не признает шлагбаума.

- Что же, сам создатель может никогда не дождаться второй жизни?

Топоров сказал, это язвительно, но Волков ответил очень серьезно, глядя прямо в глаза:

- Очень может быть. А если возьмешь его, ты не справишься.

В кабинете повисла долгая вязкая пауза.

Топоров поднялся, сделал два нетвердых шага, но сказал решительно:

- Я крепкий орешек для Уркаганова. Когда подавать официальную заявку? Я требую расширенного заседания правления.

Рано утром Саша вышел из дому с огромным рюкзаком за спиной, а через час уже был в самом сердце Каракумов. В Харькове он промок под холодным дождем, а в пустыне на него обрушилось солнце, пригнуло к земле палящим жаром. Рубашка сразу высохла, но зато с первых же минут пот заливал глаза.

Экспедиция, на взгляд Саши, расположилась в безлюднейшем месте.

Ни воды, ни травинки - мертвый, раскаленный песок. Какая жизнь в этом аду? Но едва наступила ночь, как на свет лагерного фонаря сбежалось, слетелось, сползлось столько диковинных существ, что биологи, не дожидаясь утра, разбросали ловушки для насекомых. Саша замирал от восторга.

В экспедицию прилетело пятеро, включая Сашу. Жанна - единственная женщина, остальные были крепкими, загорелыми мужчинами, похожими больше на ходоков-первопроходцев, чем на кабинетных ученых.

Саша куховарил, бегал с поручениями. Постепенно Жанна, как начальник экспедиции, оставила его при себе. Это было для всех естественным, она не только по рангу старше, но и слабый пол, а мускулистый школьник охотно таскал за ней приборы, сачки, образцы, пахучие приманки и ловушки.

Биологи посмеивались. Любитель муравьев в таком возрасте обязательно будет боготворить автора книгч, как же иначе?

Однажды Леонид вечером заговорил в мозгу Саши:

- Жанна все еще не в себе. Всегда решительная, холодноватая, а теперь часто колеблется, подбирает слова. Я принял подсадку, будучи поставлен перед фактом, Жанна знает о подсадке.

- Я заметил,- ответил Саша с неловкостью. Хотелось дать поговорить Леониду и Жанне напрямую, но это запрещено. К тому же надо отдать контроль над телом, то есть Леонид должен стать оборотнем.Почему она все еще без подсадницы?

- Сказался ее антисайнтизм. Родители, я их хорошо знал, убежденные технофобы, алармисты. Жанна ко всему относится с излишней осторожностью. Не потому ли занимается именно муравьями, которые не меняются уже полета миллионов лет? Впрочем, я тоже, как и она, не ре,шался на подсадку. Все выбирал, примерялся.

На пятый день Саша работал в паре с Евлаховым, лысоватым биологом, крупным и очень рыхлым. Евлахов в первый же день обгорел под палящим солнцем, ночью его спина покрылась волдырями. Потом шкуру снимали лохмотьями с ладонь размером. Все посмеивались, хоть и сочувствовали. Евлахов хохотал и, не обращая внимания на боль, снова выбирался под солнце. Он тоже был мирмекологом, на Жанну с первого дня посматривал откровенно оценивающе, раздевал глазами, и Саша сразу невзлюбил его. Однажды они работали с Евлаховым вдвоем на участке - Жанна осталась в лагере, жалуясь на плохое самочувствие. Евлахов понимающе подмигнул Саше, дескать, на три-четыре дня у начальника экспедиции испортится не только работоспособность, но и настроение. В такие дни лучше держаться подальше.

На подходе к муравейнику Евлахов ловко подхватил кузнечика редкостного размера. С любопытством рассмотрел его цветные крылья, преспокойно оторвал ему голову и бросил возле норки. Набежавший муравей отпрянул от неожиданности, затем яростно всадил жвалы в мягкое, незащищенное брюшко. Из норки, повинуясь неслышимому сигналу, выбежали крупные муравьи, бросились на судорожно брыкающегося кузнечика.

- Сожрут,- заметил Евлахов бесстрастно.- Прожорливые твари, а?