Бег с барьерами - [5]

Надя все так же сидела на диване. Тонкое лицо ее белело в сумерках на фоне ковра.

— А потом она стала все раздаривать, — заговорила Надя. — Думала пальто себе шить — не стала. Мне норку отдала. Я ей говорю: «У меня же это пальто еще хорошее, да и некогда мне по примеркам ходить — ребенок на руках». — «Ничего, — говорит, — потом когда-нибудь сошьешь. Воображайте, пока молодые». Иринке крепдешин свой подарила. Красивый такой. И цепочку золотую, а мне — серьги. Потом гляжу, Татьяна, подруга по работе, в ее босоножках щеголяет. Я тогда подумала, что она ей их продала, а теперь уверена, что тоже подарила. Красивые такие босоножки, югославские. А бабушке машину стиральную отдала. «Хватит тебе, — говорит, — тетя Варя, в корыте полоскаться».

Вот, значит, как! Кому угодно, даже Татьяне какой-то все пораздарила, а про сестру двоюродную и не вспомнила! Это она из зависти ей так отомстила. Конечно, из зависти. Пережить не могла, что сестра теперь городская женщина, одевается хорошо, в торговле работает, замужем, пусть неудачно, но все-таки была. Не то что она, старая дева! Даля Андреевна, забывшись, проглотила валидолину.

— А когда Валерка мой в Ленинград подался, — продолжала Надя, — она мне посоветовала у себя прописаться. «Только, — говорит, — охламона своего сюда не прописывай. Выживет он тебя из квартиры».

Все ясно. Значит, квартира, с просторной кухней, с горячей водой, с лоджией — все этой соплюхе. Прекрасно! А ее Артур пусть как хочет перебивается!

Артур, конечно, без крыши не останется — Даля Андреевна это прекрасно понимала. Она постаралась отогнать тревожные мысли, да разве их отгонишь? Что будет? Что будет потом, когда он вернется оттуда? Даля Андреевна даже в мыслях пугалась этого страшного слова — тюрьма. Каким он вернется?

А может, уж лучше его женить? Конечно, Ольга Виктории Анатольевны теперь безвозвратно потеряна. А как Даля Андреевна рассчитывала на этот брак! Сколько забот свалилось бы с ее материнских плеч! Так нет, ему, видите ли, Ольга недостаточно хороша. Ему красавицу подавай. Упустить такой случай! Все так удачно складывалось.

Однажды, вскоре после возвращения из армии, он зашел к ним в магазин и произвел впечатление не только на девчонок-продавщиц, с тех пор усиленно зауважавших Далю Андреевну, но и на Викторию Анатольевну, кстати выплывшую в торговый зал. Она, не видевшая его несколько лет, остолбенела. Ах, как Даля Андреевна поняла ее материнское сердце в ту минуту! Наверное, богатое воображение Виктории Анатольевны вручило в руки этому Аполлону голубую импортную коляску с ее, Виктории Анатольевны, красивым и здоровым внуком и поставило рядом ее счастливую и похорошевшую единственную дочь.

А через две недели они были приглашены на Олечкин день рождения. В заветный час с розами (в декабре месяце!), роскошной коробкой конфет и французскими духами в руках звонили они в знакомую обитую дерматином дверь. Слишком многого ждала Даля Андреевна от этого декабрьского вечера и потому не поскупилась на подарок. Может быть, он и не отличался оригинальностью, но все было дорого и от души. С Артуром была проведена соответствующая подготовка. Да, она не красавица, но это обстоятельство никак не должно его огорчать. Напротив, это скорей положительное качество для девушки, с которой думаешь связать жизнь. К тому же она из хорошей семьи, девочка интеллигентная — английская школа, музыка, институт.

Дверь открыла сама именинница. Худенькое невыразительное лицо ее, по случаю торжественного момента без привычных очков, при виде Артура вспыхнуло готовностью к счастью. Птичьи неженские плечики ее были искусно задрапированы розовым японским трикотином, но все, что высовывалось из этого роскошного облачения, было так жалко, тонко, что Даля Андреевна невольно метнула тревожный взгляд на сына. Лицо его разочарованно вытянулось и поскучнело. Он, буркнув, сунул имениннице розы и без приглашения стал раздеваться, предоставив матери возможность блистать красноречием в поздравлениях и комплиментах.

Они прошли в комнату. Глупая, наивная девочка! И как же Виктория Анатольевна не подумала о последствиях, или уж настолько была уверена в успехе операции, негласного договора, что позволила дочери наприглашать кого попало? За столом сидели разного вида девицы, жидко разбавленные парнями.

Инстинктивное «о-о-о!» восхищенным вздохом вырвалось у всех девиц и тут же воспитанно погасло. Задевая темной шевелюрой за дверной косяк, стройный, на длинных пружинистых ногах, в темно-синем велюровом пиджаке (где, как и за сколько приобретенном — об этом надо рассказывать отдельно), стоял он на пороге, небрежно, как должное, пропуская мимо ушей вздох всеобщего восхищения. Он подсел к парням, а Даля Андреевна, расстроенная неудачным началом, отправилась на кухню помогать хозяйке. Потом, когда были произнесены первые полагающиеся тосты и все дружно застучали вилками, порушив великолепие свекольных и морковных роз на салатах, он прищуренным взглядом скользнул по пестрому ряду девиц — Даля Андреевна беспрестанно с тревогой наблюдала за сыном, — затем, по мере всеобщего захмеления, он, уже не маскируясь безразличием, останавливал многозначительный взгляд на отдельных лицах. Именинницу и все просьбы и предупреждения матери он забыл начисто, самостоятельно под хмельной рассеянный галдеж подливал себе коньяку в фужер и наконец совсем исчез куда-то. Она обнаружила его в ванной, тискающим в углу пышнотелую деваху. На попытку пресечь эту скороспелую любовь он ответил столь угрожающе и непристойно, что Дале Андреевне пришлось обратиться к девице, напомнив ей о девичьей гордости.