Бедствие века. Коммунизм, нацизм и уникальность Катастрофы - [21]

Но особенно непонятным выглядит тот факт, что эти бессмысленные массовые преступления совершали заурядные люди, даже исключительно заурядные, как по уму, так и по нравственности. В огромной толпе исполнителей можно было встретить извращенцев, садистов, которым причиняемые ими страдания доставляли удовольствие. Но это были исключения. Конечно, люди, извращенные от природы, процветали, их использовали для особых заданий, но лишь до определенных пределов, а затем их отставляли в сторону, а иногда ради поддержания дисциплины и наказывали. Жертвы в своем желании понять уже не могли прибегать к объяснению злодейством и подлостью, на которые способен человек и которые часто носит в себе. Приходилось обращаться выше, к «системе» Но рациональность системы, даже бредовая, опровергалась этими саморазрушительными действиями, шедшими против интересов общего замысла.

Вот почему личные преступные свойства некоторых вождей, в первую очередь Сталина, возвращая им долю человечности, засчитывались в их пользу и вызывали некоторую благодарность: эта личная преступность становилась объяснением и восстанавливала целостность мира. Ибо из истории мы знаем многочисленные примеры преступных тиранов, а значит, прецеденты были, и нет ничего нового под небесами: так смягчался страх перед неизвестным. Однако наиболее проницательные понимали, что этот якобы тиран — вовсе не тиран, так как он действует не ради своею личного блага. Он сам во власти иной тирании, стоящей выше ею. Приходилось сделать вывод, что преступление связано с безумием. Но это было не обычное безумие, какое видывали у сумасшедших тиранов, потому что безумие сохраняет долю случайности и щадит зоны ума, где могут найти место отдых и игра. Так румынам случалось испытывать облегчение благодаря буффонадам четы Чаушеску. Но в худшие минуты идеологическое безумие сбивалось в плотный комок, без малейшей лазейки, через которую от него можно было бы ускользнуть, и все шло к худшему.

Бес и личность

И вот мыслящие люди, даже не слишком религиозные, совершенно непреднамеренно склонялись к тому, чтобы поглядеть выше внятного человеческого порядка вещей и увидеть высшую силу иною рода. Не только груз несправедливости и близость зла, по и невозможность соотнести их с чем бы то ни было известным заставляла этих людей вопрошать небеса. Они приходили к этому, потому что оба строя исповедовали активную ненависть ко всякой религии, которая чтит божественный порядок, отличающийся от порядка, установленного людьми. Нацизм ненавидел Бога Авраама; коммунизм — какое бы то ни было божество, но Этою Бога — в особенности. Религиозное устройство завоевываемых стран повсюду подвергалось немедленным потрясениям. Бывало, что его полностью уничтожали (Албания провозгласила себя первым в мире атеистическим государством), чаще же — порабощали и извращали. Христиане и иудеи, мусульмане, буддисты, конфуцианцы и даосисты — все подвергались гонениям как таковые, и гонения были не временными, а постоянными. В них не было никакой политической пользы, скорее масса неудобств, гем не менее они продолжались до последнего дня.

Вот так многие мученики этих режимов усмотрели в них действие сверхъестественною порядка, мира «духов», способною осуществлять власть напрямую. Власть, которая действует не посредством злой воли людей, а движет ими без их ведома, так что они не знают или лишь подозревают, чту делают. Власть, которая усыпит здравый смысл и совесть, как но волшебству превратит человека в легко управляемую марионетку. В этом интуитивном представлении верховный тиран — не Ленин, не Гитлер, не Мао Цзэдун, а лично князь мира сего.

«Лично» — это слово двусмысленно. Боэций дал определение личности, служившее много веков: «индивидуальная субстанция, имеющая разумную природу» Следуя этой богословской традиции, можно прийти к тому, что, теряя связь с Творцом и своим предназначением, сотворенная субстанция становится жертвой противоречий, которые уродуют и разлагают ее. Поскольку мы ничего толком не знаем о мире духов, то можно лишь предположить, что субстанция злого духа в силу его более высокого чина пожирается собственной злой волей сильнее, чем субстанция человека. Производимый им уход в небытие сначала исполняется в нем самом, и от его субстанции (у нас, людей, понятие субстанции вызывает мысль о положительной, нерушимой, поврежденной, но не уничтоженной грехом природе) постепенно остается чистая воля к злу. В силу присущей ему высшей способности творить зло то, что сохранилось в нем от естественного злодея, т. е. личность, асимптотически устремляется к обезличиванию. Личность падшего ангела, по-видимому, способна вынести максимум безличности.

Это, разумеется, лишь рассуждения, но они отдают должное понятию безличной личности, которое постоянно встречается в произведениях очевидцев, задыхающихся от плоскости, убожества, банальности тех, кто причинял им страдания и смерть, и от безличия всей иерархии власти вплоть до ее вершины. Их изумляет контраст между невероятной разрушительной мощью этого механизма, нечеловечески изобретательного и способного контролировать малейшие детали, и невероятной его беспомощностью организовать, построить или просто оставить в покое все, что элементарно необходимо для жизни и даже ею собственного выживания.