Бедовый мальчишка - [2]

Ромка вскинул голову и посмотрел вокруг из-под рыжих, словно обожженных июльским солнцем, ресниц. Посмотрел и ухмыльнулся.

Что там ни думай, что ни говори, а все же хорошо жить на белом свете!

Прямо перед ним плескалось Жигулевское море. А ведь совсем-совсем недавно, всего несколько лет назад — Ромка хорошо помнит то время — тут никакого моря и в помине не было. Вдоль всего этого обрыва шумел сосновый лес, он тянулся сплошной стеной до самого Красноборска. А внизу, под обрывом, где сейчас бухают о глинистый берег волны, сверкали слюдяной белизной жаркие сыпучие пески. И лишь за песками с ленцой текла Воложка — одна из сестриц матушки Волги. Коренную же Волгу от левого берега заслонял Телячий остров — длинный-предлинный, весь гривастый от березняка и осинника. Кончался же остров далеко за Красноборском.

В межень Воложка у Красноборска чуть ли не вся пересыхала (ее вброд переходили телята), и пароходы останавливались уже «на крутике» — километрах в пяти от города.

Теперь же от Телячьего острова осталось всего-навсего три крошечных пятачка. Эти острова-малютки жались к левому берегу. Приветливо помахивали зелеными метелками тонюсенькие топольки. На островах частенько разбивают походные станы рыбаки-любители. Была бы у Ромки лодка, и он бы махнул во-он на тот — самый дальний островок. Говорят, там ловятся здоровенные сазаны-пузаны.

Прямо перед Ромкой — до громоздящихся к небу Жигулевских гор — широкое-широкое море. Если же глянуть вправо, в ту сторону, куда уходили зеленовато-лиловые отроги гор… Там, где горы блекло голубели, удаляясь цепочка за цепочкой, пока совсем не растаят в зыбком мареве необъятной дали, там морю не было ни конца ни края. И как на большом, настоящем море прежде видишь дымок, потом трубу, а уж только затем покажется из-за прозрачной стеклянной черты горизонта и сам пароход.

Косые утренние лучи ласкали водную гладь, и она, точь-в-точь как в настоящем море, то и дело капризно меняла свои цвета: под самым берегом тянулась зеленовато-серая полоса, а вот чуть подальше — лиловая, а там — на середине — серебристо-синяя, а еще дальше — до самых гор — разлилась нежная, манящая бирюза в золотых крапинах.

Вдруг по морю пробежала зыбь, и оно вмиг стало совершенно неузнаваемым — все скучно забурело.

«Пора, пожалуй, удочки сматывать, — сказал себе Ромка. — Теперь уж и плотичка не клюнет: вся рыба на дно попряталась. Зря только в такую рань поднимался. А все из-за того, чтобы этот мысок раньше других захватить. В погоду тут куда как знатно хватают подлещики».

Мысок, на котором сидел Ромка, уже давно отделяла от берега глубокая змеевидная трещина. В этом месте, особенно в шторм, берег нередко обваливался. В кипящую, клокочущую воду ухались и ухались глыба за глыбой. Случалось, в море рушились со всего маха Вековые красавицы сосны. Ждал своего часа и мысок.

Ромка, устраиваясь на зорьке у самого обрыва, нависшего над водой, потыкал пяткой в литую, как чугун, утрамбованную землю. Но от мыска не отвалился даже маленький комок. И, успокоенный, Ромка принялся разматывать свои удочки.

Уходить ни с чем не хотелось, и Ромка все еще сидел над обрывом, обхватив руками острые голые колени, и прищур глядел на солнечных зайчиков, плясавших волнах рядом с поплавками.

В это время на тропке, вьющейся от города вдоль крутого берега, и показался долговязый Аркашка Сундуков.

Ромка с насмешкой покосился на своего одноклассника. Его хитрые, быстрые, зеленовато-желтые рысьи глаза как бы вопрошали: «Проспал, Сундук с мыслями? То-то же мне! Теперь другого такого мыска днем с огнем по всему берегу не сыщешь!»

Одной рукой Аркашка придерживал перекинутые через плечо удилища — длинные, тонкие, как и сам их хозяин, в другой держал ржавую консервную банку с проволочной дужкой. Рассеянный его взгляд скользил по сторонам, ни на чем не задерживаясь. У мыска Аркашка умерил свой скорый, сбивчивый шаг и тут только заметил какого-то мальца, успевшего захватить приглянувшееся ему местечко. Через секунду Аркашка узнал Ромку и тотчас отвернулся. Отвернулся и прошагал мимо.

Ромка тоже отвернулся. Пусть себе топает дальше, раз он такой гордый!

На удивление нелюдимый малый этот Аркашка. Появился он в пятом классе на исходе зимы. Как сел на заднюю парту в углу, так до конца учебного года там и проторчал в одиночестве. Говорил редко, по необходимости, когда учителя спрашивали. Вот тогда-то Ромка и прозвал Аркашку Сундуком с мыслями. Это прозвище в классе многим понравилось, и ребята стали посмеиваться над новичком.

Аркашка же относился ко всем выходкам с обидным равнодушием. Будто не к нему подкрадывались на переменах мальчишки и шепотом окликали то справа, то слева: «Продай мыслишку, Сундук с мыслями!» Оглянется Аркашка, а рядом уж никого нет.

Но когда самый драчливый и самый сильный из всего класса Стаська Рылов как-то после занятий попытался в тесном переулочке подставить Аркашке ножку, чтобы потом грохнуться на растянувшегося новичка, дурашливо горланя: «Э-эй, братцы, куча мала!» — произошло вдруг чудо. На глазах у всех мальчишек из пятого, прилепившихся к забору в ожидании веселой свалки, Аркашка проворно поднял кулак да так ударил Стаську по широкому приплюснутому носу, что того будто с маху косой скосили. А Сундук с мыслями зашагал дальше, чуть сутулясь.