Бедный Ослик и жирная Свинья - [4]
— Ну, стало быть, он болен, если не ест, — сказал дядюшка Франсуа.
И Маринетта повторила:
— Стало быть, болен.
«Болен! Болен! — возмущался Ослик. — Как бы не так! Попробуйте-ка хорошенько полечить его Суковатой Палкой — и он у вас живо поправится».
— А ведь похлёбка превкусная и сварена как следует, — уверяла Маринетта.
— Посмотрим, посмотрим, — проворчал дядюшка Франсуа и опустил палец в котел.
— Да, — пробормотал он, — варево и на самом деле не слишком горячее и не слишком холодное. А вот посмотрим, каково оно на вкус.
И дядюшка Франсуа сунул мокрый палец в рот.
Тут он пришёл в ярость и поднял к небу Суковатую Палку.
«Ну, начинается!» — подумал Ослик и стал ждать, что будет дальше.
Но произошло совсем не то, чего он ожидал. Суковатая Палка, поднятая кверху, обрушилась не на Поросёнка, а на бедную Маринетту.
— Дура! Соль! — кричал дядюшка Франсуа. — Ты забыла соль! Поросёнок, небось, знает, чего ему надо. Сейчас же беги за солью, а не то я тебе бока обломаю!
Маринетта, почёсывая бока, побежала так же проворно, как бежал Ослик, когда ему приходилось иметь дело с Палкой дядюшки Франсуа.
Через минуту Маринетта принесла пригоршню соли, посолила похлёбку, попросила прощенья у дядюшки Франсуа и опустилась на колени перед Розовым Поросёнком, чтобы как-нибудь ублажить его. И Розовый Поросёнок соизволил наконец приняться за еду, виляя хвостиком и громко чавкая.
У Ослика даже ноги подкосились от негодования:
«Вот до чего можно избаловать Поросёнка! Это просто безобразие!»
Но не успел он это подумать, как дядюшка Франсуа обернулся и, неизвестно за что, огрел Ослика Суковатой Палкой по тощей спине.
Бедный Ослик стерпел и эту обиду. Но он никак не мог понять, почему Суковатая Палка не трогает Розового Поросёнка, когда тот привередничает и отказывается от еды, а всегда колотит ни в чём не повинного Осла.
Кончилось лето, прошла осень, наступила зима.
Дни становились всё короче и короче.
Ослик теперь меньше работал, но и меньше ел. Хоть шерсть у него и отросла немного, пересчитать его рёбра было бы по-прежнему легко. А Розовый Поросёнок теперь уже еле пролезал в дверь — таким он стал большим, круглым, жирным.
Ходил он вразвалку, пыхтел на каждом шагу и то и дело валился набок. Он только и думал о том, чтобы жрать, жрать и жрать, хоть никогда не бывал голоден.
От сытости он даже стал мягкосердечен: иногда он предлагал Ослику доесть то, что оставалось у него в корыте.
— Нужно быть милосердным. Милосердие всегда вознаграждается, — говорил он вздыхая.
Часто дядюшка Франсуа приглашал своих соседей полюбоваться Розовым Поросёнком, и Поросёнок, который давно уже стал большой свиньёй, милостиво позволял похлопывать себя по спине и по бокам. Никто не обращал внимания на бедного Ослика. Даже Сквозняк с каждым днём становился с ним всё холоднее.
— Вот это свинья так свинья! — говорили соседи.
— Она весит не меньше ста восьмидесяти килограммов.
— Да уж, по правде сказать, немало было у нас с ней хлопот. Кормили её лучше собственных детей! — с гордостью говорила Маринетта.
Однажды кто-то из соседей, выходя из хлева, потрепал по шее Ослика и сказал:
— Скоро настанет февраль месяц — единственная пора в году, когда ослом быть лучше, чем свиньёй.
Если вы никогда не слышали, как смеётся свинья, вам нужно было бы в тот вечер побывать в хлеву и послушать, как хохотал Розовый Поросёнок.
— Лучше быть ослом, чем свиньёй — вот что выдумали! Ах, какой вздор! Какой вздор! Ну что может быть смешнее этого? Как тебе это нравится, Ослик? А? Не угодно ли тебе поменяться со мной? — И жирная Свинья покатилась со смеху.
А бедный Ослик стоял в своём углу и думал: «Лучше быть ослом, чем свиньёй»… Что бы это могло значить? Неужели в феврале Свинью заставят работать, а Ослика начнут кормить вкусной похлёбкой?
Свинья заснула в тот вечер в самом счастливом настроении. Ослику же не спалось. Ему казалось, что в его жизни наступают какие-то большие перемены. Если лучше быть ослом, чем свиньёй — значит, ослов будут кормить лучше, чем свиней, и обращаться с ними лучше, чем со свиньями. Тут бедный Ослик размечтался — он уже представил себе, что его перевели из хлева в дом дядюшки Франсуа. Он лежит возле очага, уплетает большие ломти белого хлеба и заедает их целыми пригоршнями золотистого овса.
Всю ночь эти мысли не давали Ослику покоя. Наконец под утро он решил потолковать со своими соседями — степенными и многоопытными Волами. Волы думают так же медленно к основательно, как жуют, и не любят болтать зря. Ослик дважды повторил свой вопрос — сперва он спросил одного Вола, потом услышал наконец звук, похожий на хрип часов, собирающихся пробить.
— Н-да, — промычали Волы в один голос, не переставая жевать, — пусть свинья знает, что вечер, когда ей не дадут есть, предвещает недоброе!
— Что такое? Почему? — спросил Ослик.
— Потом-муу, — ответили братья Волы и уж больше ничего не добавили.
Особы такого веса не любят вдаваться в излишние подробности.
«Ничего не понимаю, — подумал Ослик. — А может быть, и вправду, когда перестанут кормить Свинью, начнут наконец кормить досыта меня?»
В эту ночь Ослику снились чудесные сны.
