Бедные углы большого дома - [46]

— Хорошія эти мечты.

— Какія мечты! — кипятился Порфирій и начиналъ горячо споритъ, что онъ не думалъ мечтать, что это-то и есть правда, дѣлалъ счеты, смѣты и этимъ окончательно поражалъ Ардальона, не умѣвшаго считать.

Приближалась осень. Въ одинъ изъ тѣхъ дней, когда въ садахъ спѣшатъ срѣзать послѣднія георгины и на улицахъ продаются букеты по гривеннику, Порфирій вдругъ, неожиданно для самого себя, появился въ квартирѣ Игнатьевны съ букетомъ цвѣтовъ.

— Это я вамъ принесъ, Варя, — сказалъ онъ, подавая ей букетъ, и сдѣлался красенъ, какъ вареный ракъ.

Варя засмѣялась. Глаза всѣхъ обратились на Порфирія и на Варю, стоявшихъ посрединѣ комнаты. Молодые люди смѣшались и стояли другъ противъ друга, потупивъ глаза.

— Это вмѣсто хорошаго балла за ученье? — шопотомъ рѣшилась спросить Варя.

— Это за то, что вы хорошенькая, — еще тише прошепталъ Порфирій и засмѣялся добрымъ, молодымъ смѣхомъ; ему очень хотѣлось въ эту минуту расцѣловать и Варю, и Ардальона, и всѣхъ присутствующихъ.

Варя еще болѣе покраснѣла, поднесла букетъ къ лицу и вдругъ побѣжала ставить его въ воду. Приснухинъ сѣлъ и былъ какъ-то разсѣянъ. Варя, между тѣмъ, выдернула одинъ душистый цвѣтокъ изъ букета и все время играла имъ, поднося его къ носу, раза два она поднесла его къ губамъ и, кажется, поцѣловала, не зная, что играетъ съ огнемъ. Приснухинъ слѣдилъ за него.

— Пойдемте гулять! — неожиданно предложилъ онъ. — Въ садъ куда-нибудь, на вольный воздухъ…

— Чудесно! чудесно! Пойдемте, Ольга Васильевна, Ардальонъ, Любовь Алексѣевна! — обратилась Варя ко всѣмъ.

Любовь Алексѣевна, такъ звали маіорскую дочь, почувствовала щекотанье въ сердцѣ отъ приглашенія идти гулять съ образованными людьми и сочла непремѣннымъ своимъ долгомъ — отказаться.

— Помилуйте, я въ такомъ абилье! — потупила она стыдливо глаза.

— Ничего, ничего; что за дѣло до вашей одежды! — кричала Варя. — Милочка, пойдемте!

— Ахъ, монъ анжъ, монъ анжъ! — захлебнулась отъ радости маіорская дочь.

— Вы, Авдотья Игнатьевна, чай намъ къ вечеру приготовьте, — распоряжалась молодая царица. — Булокъ, душечка, купите…

— Нѣтъ, Варя, мы по дорогѣ купимъ, — вмѣшалась Ольга Васильевна. — Тамъ, я знаю, есть такая отличная булочная.

— Ну, и чудесно, чудесно! — кричала, Варя.

Всѣ засуетились: кто надѣвалъ шляпку, кто искалъ зонтикъ, кто поправлялъ нарукавнички и воротнички, — наконецъ, партія двинулась въ путь. На лѣстницѣ вспомнилъ кто-то, что забылъ носовой платокъ, и послалъ за нимъ Ардальона, но Порфирій побѣжалъ тоже на перегонку, и оба, красные, облитые потомъ, запыхавшіеся, вернулись съ двумя носовыми платками. Причина для смѣху, и всѣ, смѣясь громкими голосами, пошли въ Екатерингофъ. Маіорская дочь шла съ Ольгой Васильевной, Варя — съ молодыми людьми. Разговоры въ городѣ шли очень обыкновенные: то о неровныхъ и избитыхъ тротуарахъ, то о нарядахъ, выставленныхъ въ окнахъ магазиновъ, то о восковой куклѣ парикмахера, мимо котораго шли наши путники, то, наконецъ, о томъ, что никто не ѣлъ и каждый хотѣлъ бы попробовать тѣхъ яствъ, которыя продаются въ разныхъ затѣйливыхъ банкахъ и коробкахъ во фруктовыхъ лавкахъ. Наконецъ, воздухъ сталъ чище, улица просторнѣе, мостовая кончилась, и показалась зелень Екатерингофа, а тамъ виденъ кусочекъ залива и снующія по немъ лодки. Порфирію вспомнились дѣтскіе годы, катанье на челнѣ, уженье рыбы, буйный хохотъ друзей-мастеровыхъ, отвага не понимающаго опасности дѣтства, — все то, что сдѣлало его здоровымъ, крѣпкимъ и бодрымъ. Онъ предался воспоминаніямъ. Варя и Ардальонъ заслушались его своеобразныхъ, отрывистыхъ и удалыхъ рѣчей. У нихъ духъ захватывало, когда онъ говорилъ про волны, хлещущія въ лодку, про дождь, пробиравшій до костей, про черныя тучи, про то, какъ онъ въ одеждѣ выкупался, на солнцѣ высушился, какъ попалъ въ тиски между барокъ, и тому подобные ужасы.

— Вотъ жизнь-то! — воскликнула Варя.

— Да, это жизнь, — отвѣтилъ Порфирій. — Не кататься мнѣ больше, какъ прежде… Да нѣтъ, что я! — тряхнулъ онъ головой. — Загуляю еще, закачусь когда-нибудь на цѣлый день на острова, и поминай какъ звали! Воля тамъ…

Всѣ смолкли на нѣсколько минутъ.

— Варя, что вы не начнете учиться платья шить? — вдругъ спросилъ Порфирій.

— Какія платья? — спросила Варя съ недоумѣніемъ.

— Обыкновенныя, женскія, — отвѣтилъ Порфирій. — Вотъ у моей матери стали бы учиться. Потомъ выучились бы, магазинъ открыли бы… Вмѣстѣ бы жили… всѣ…- добавилъ онъ едва слышно и покраснѣлъ отъ какой-то, одному ему извѣстной, мысли.

— Что это ты такое выдумалъ! — воскликнулъ Ардальонъ. — Развѣ Варя въ портнихи пойдетъ, этимъ мѣщанки занимаются.

— Такъ что-жъ, что мѣщанки?

— А она не мѣщанка.

— Не все равно развѣ, кому чѣмъ заниматься? Кто чѣмъ захотѣлъ, тотъ тѣмъ и занимайся, — отвѣтилъ сердито Порфирій. — Въ учительшахъ не лучше, я думаю, жить; только въ воскресенье и будемъ видѣться, — возразилъ онъ, не зная, что житье въ гувернанткахъ представляетъ не одно только это неудобство. — А въ магазинѣ-то вмѣстѣ бы всѣ жили, мы бы тоже работали…

— Ну, братъ, не пошла бы работа на умъ въ магазинѣ, ты вонъ и самъ жаловался, что у отца заниматься не могъ въ мастерской.