Бедные-несчастные - [79]

Какой же я была тогда чудовищной эгоисткой! Ни капли нравственного воображения, ни капли зрячего сострадания к людям. Бог хотел найти для меня хорошего мужа, чтобы он сам мог вернуться к привычной жизни, которую я нарушила; он не ожидал, что мой брак принесет ему ЕЩЕ ОДНОГО домочадца! К тому же человека не слишком-то ему симпатичного. Выслушав новость, он едва не упал в обморок Он попросил нас отложить окончательное решение на две недели. Мы, конечно, согласились.

Людей 1974 года, надеюсь, не так будут шокировать вопросы пола, как моих современников из поздневикторианской эпохи. Если я ошибаюсь, это письмо по прочтении немедленно сожгут.

Всю последующую неделю мои мысли и мечты были заняты поцелуем Свичнета. Его ли это заслуга, недоумевала я, или любой другой мужчина тоже способен дать мне это ощущение немыслимой власти и одновременно немыслимой беспомощности? Может быть, осмеливалась я думать, С ДРУГИМ МУЖЧИНОЙ БУДЕТ ЕЩЕ ЛУЧШЕ! Чтобы это выяснить, я соблазнила Данкана Парринга, на которого раньше у меня не было никаких видов и у которого (отдадим ему справедливость) не было никаких видов на меня! Это было заурядное создание, столь безраздельно преданное властной эгоистке матери, что до того, как мы стали любовниками, мысль о женитьбе его ни разу не посещала. Но едва мы ими стали, она не замедлила его посетить. Я не думала, что предложенный им побег может быть как-то связан с бракосочетанием. Для меня это был восхитительный эксперимент, путешествие с целью увидеть в сравнении достоинства и недостатки Свичнета. Я объяснила это Богу, который потерянно сказал:

— Поступай как знаешь, Виктория, не мне учить тебя делам любви. Но не будь жестока к бедному Паррингу, у него не слишком-то крепкая голова. Свичнет, когда узнает, тоже будет страдать.

— Но ты не закроешь передо мной дверь, когда я вернусь? — спросила я бодро.

— Нет. Если только буду жив.

— Еще как будешь! — воскликнула я, целуя его. Я больше не верила в его сифилис. Мне легче было думать, что он сочинил себе болезнь, чтобы женщины вроде меня не пытались обводить его вокруг своих изящных пальчиков.

Что ж, я от души насладилась моим Паррингам, пока он был целехонек, и была к нему добра, когда он рассыпался на куски. До сих пор я раз в месяц навещаю его в приюте для умалишенных. Он всегда приветлив и весел; меня он встречает озорным подмигиваньем и понимающей ухмылкой. Я уверена, что его сумасшествие началось как симуляция, чтобы избежать тюрьмы за растрату вверенных ему клиентами средств, но теперь-то оно всамделишное.

— Как твой муж? — спросил он меня на прошлой неделе.

— Арчи умер в 1911 году, — ответила я.

— Нет, меня ДРУГОЙ твой муж интересует — Преисподний Бакстер-Левиафан Вавилонский, царь-хирург окаянной материальной Вселенной.

— Он тоже умер, Парень, — сказала я с горестным вздохом.

— Фью! Этот-то никогда не умрет, — хихикнул он. Как бы я хотела, чтобы эти слова оказались правдой.

Когда я вернулась на Парк-сёркес, он уже умирал. Я поняла это по его обмякшей фигуре и дрожащим рукам.

— О Бог! — закричала я. — О Бог! — И бросившись на колени, обвила руками его ноги и прижала к ним орошенное слезами лицо. Он сидел в гостиной миссис Динвидди; рядом сидела она, а позади него стоял Свичнет. Меня изумило присутствие здесь моего жениха, хотя, конечно, я писала ему из-за границы. Когда Богу стало хуже, ему понадобилась медицинская помощь и услуги такого рода, какие его матери были не под силу. С приближением смерти его неприязнь к Свичнету отступила.

— Виктория, — с трудом заговорил он, — Белла-Виктория, прекрасная ты Победа, мой разум скоро вконец иссякнет, иссякнет вконец, и ты перестанешь меня любить, если наш друг свечник не даст мне очень сильное средство. Но я счастлив, что не выпил его, не увидев тебя. Выходи за эту свечку, Белла-Виктория. Все, что у меня есть, будет твое. Обещай заботиться о собаках, о моих бедных, бедных, одиноких собаках без хозяина. Бедные собаки. Бедные собаки.

У него затряслась голова, изо рта струйкой потекла слюна.

Свичнет закатал ему рукав и сделал укол. На несколько минут он опять пришел в сознание.

— Да, и водите собак на воскресные прогулки, Арчи, Виктория. Вдоль канала до Боулинга, потом мимо Строванского родника к Лэнг-Крэгс, что близ Дамбартона, дальше пересечь Стокимьюр в направлении Карбета и вернуться домой мимо озера Крэйгаллион-лох через Алландер и Магдок, минуя водопроводную станцию Милнгэви. Или вверх вдоль Клайда до Резерглена или Камбесланга, взобраться на Кэткинские кручи через Дехмонт, потом через Гарганнок и Моллетсхью выйти на Нилстонский тракт. Чудесные есть места для прогулок вокруг Глазго, высокие места, роскошные виды на горы, озера, холмистые пастбища, леса и величественный залив — все это обрамляет наш город, который маловато мы любим, а то бы мы его сделали лучше, чем он сейчас. Порадуйтесь за меня камням, по которым переходят речку у церкви Кэддеркерк, чистому озеру Бардови-лох, Холмам старых жен, Кафедре дьявола, Дамгойаху и Дангойну. Если у вас будут сыновья, назовите одного в мою честь. Мама вам поможет их вырастить. Мама! Мама! Относись к детям Свичнетов как к собственным внукам. Жалко, что я сам не мог тебе их подарить. И постарайся простить моего отца, сэра Калина. Чертов старый мерзавец. Заварил кашу, а расхлебывать другим. Но мы все так делаем, ха-ха. Живей, Свичнет! Средство!