90
— Ага, — утомленный Сережа упал на диван, пододвинув его
под себя. — Вот вам и фэн-шуй, снова утро мемуаров и воспита-
тельные меры. А ничего, что я взрослый человек?
— Один мальчик сел на велосипед и решил меня обогнать. По-
шел наперерез и упал в лужу.
— Очень увлекательно!
— Умом я понимал, что он полное ничтожество, но чувства не
позволяли мне признать это. Так вот, он как-то спрашивал меня:
«Что мешает человеку быть свободным и счастливым?». «Не-
терпение!» — ответил я. Вам хочется, Сергей Сергеевич, чтобы
сбывалось, а оно не сбывается. Поэтому выбросьте всё это из
головы — грезить о Жене. Вы же из-за нее эту мебель туда-сюда
таскаете. И наши бесконечные разговоры тоже для того, чтобы
заткнуть дыру в пространстве, которую вы принимаете за любовь.
Скажите себе: «Нет никакой Жени». И как она вас воспринимает —
вам безразлично.
— Нет уж. Я могу смириться с тем, что нет кота, тем более что
он был изрядной сволочью.
— А Женя, что — идол души? — Костя со своим стулом как
будто становился все ближе к Ненашеву.
— Допустим, она от кота недалеко ушла. Ну а как же тетя?
Костя промолчал, осматривая картину разрушений и бедствий.
— Можно, я всё поставлю на место? А вы как следует опохме-
литесь, Сергей Сергеевич. Коллекцию марок пересмотрите. Люди, имеющие хобби, не зря живут, потому что не могут объяснить, для
чего им это хобби понадобилось.
4.
Сережа нервно ворочался на диване. Костя же спокойно пил
кофе за столом и внимательно смотрел на него.
— Такую жизнь можно только влачить. Вы настоящий русский
пьяница, Сергей Сергеевич. Вы пьяница стихийный. А пьянство
должно быть праздником. Вот я вчера пил? — не пил.
— Это потому, что я беззащитнее всех вас, однородной массы
жлобов, — возразил Сережа.
— Это потому что нельзя пить, не имея идеи.
91
— Какой еще идеи?
— Сперва у вас, Сергей Сергеевич, была идея: меня бросила
девушка, и мне нужно ее забыть. А что вчера? К примеру, вы устроили
ритуальное сожжение книг постструктуралистов, аутодафе в своем
роде! Хватит сопротивляться одиночеству, создавать себе богинь, сражаться с богами. Смиритесь и возрадуйтесь.
— Какая проповедь! Хорошенькое одиночество, когда ты каждый
день передо мной торчишь. Принеси мне чай «Принцесса Канди».
Пить хочется.
— А саму принцессу вам не принести? Кстати, кого вы предпо-
читаете: Трилле или Твигги? Джоан Кроуфорд или Лорин Бэккол?
Сережа от возмущения вскочил с дивана.
— Я всё понял. Ты надо мной издеваешься. И всегда издевался.
Это был стеб. Стеб ради стеба — наглый и необъяснимый! За что?
У тебя есть возможность любоваться видами Ангары, вызывать про-
ституток, читать книжки, варить кашу, играть на рояле — почему
ты отыгрываешься на мне? Заметь, я в любой момент могу тебя
выгнать и не выгоняю.
— Проститутки однообразны, так что лучше я сыграю на рояле, —
Костя сел за инструмент. — Звучит легкая музыка. Вам «Странники
в ночи» или «Мой путь»?
— Нет, это невыносимо, — Сережа голый в одеяле стал расха-
живать по квартире. — Откуда ты это можешь знать? — причитал
он. — Я именно их и не выношу! Так правильно и плоско. Плоские
люди! — вот кто может любить такое.
Костя уже прошелся шелестом по клавишам:
— Простите, не знал. Простое совпадение. Ненавидим и любим
за то, что ненавидим. А что тогда сыграть-то?
Сережа зарылся в одеяло и запел:
А соколов этих люди все узнали:
Один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин.
— Я тоже это люблю.
— Что?
— Искусство. Вы знаете, — сказал Костя, — а ведь я в юности
снял художественный кинофильм. Не хоум-видео какое-нибудь, а
настоящее кино на кинопленку с профессиональным оператором.
92
— Врешь ты всё. Никакого кина ты не снимал.
— Как это не снимал! Просто у нас было мало пленки, и мы
решили снимать без монтажа, одним планом, всё продумали до
мелочей. В общем, фильм был коротким. А сейчас он утерян.
— Ладно, и кто там у тебя играл? Наши из театралки, что ли?
— А никто не играл!
— То есть как?
— Ну, слушайте. Начинается всё с размытого плана дохлой лисы
на траве. Потом камера поднимается вверх, налаживается фокус, и
мы видим зеленые деревья, ветки, которые раскачивает ветер. Летний
вечер. Между деревьев горящие фонари. Затем камера опускается и
движется по асфальту, на котором тени — причудливые узоры от этих
ветвей. Камера как будто любуется ими. Потом среди этих узоров по-
является тень человека, который идет по асфальтовой дорожке, что-то
поднимая над головой. Камера безмонтажно проходит как бы сквозь
него, и мы видим ту же тень, но уже повернутую обратно (фонарь — ты
замечал, что тень при переходе через фонарь меняет направление?).
И финал: камера отрывается от тени, поднимается, чтобы показать
человека, но его нет. Абсолютно пустая улица. Конец фильма.
— Ну вот, а ты говоришь: никто не играл, — сказал Сережа, —
тень же кто-то должен был играть.
— Никто не играл, – отрезал Костя. — И в кусты не прыгал.
— Значит, и фильма не было!
— А фильм был. Вот скажите за себя, Сергей Сергеевич, вы
были?
— Ты опять про свои проекции? Я и сейчас есть.
— Где?
— В собственной квартире.
— А вы уверены, что это квартира, что она ваша? А может, вы на
той пустынной улице, где только деревья и тени от них на асфальте.
И теплый вечерний ветер. Ни машин, ни прохожих. Ни-ко-го! Во-
