Бедность - [47]

Прежде всего, он советует пожалеть богатых людей.

Мысль графа в общих чертах такова: бедность интереснее богатства; бедняк живет увлекательнее богача. У него есть возможность «жить не как все», в то время как богатеюшка вынужден влачиться унылой проторенной колеей достатка. У миллионера нет ничего своего; его мечты, цели и желания - общего пользования. Состоятельный человек - невежда, жертва идеологической войны. Ну не может же быть такого, чтобы у всего населения земли после двадцати веков раздумий и рефлексии осталась одна единственная цель на всех - разбогатеть. Как-то даже неловко так думать. Тем более что богачество не всем к лицу. Купающийся в деньгах клирик - фигура немного стыдная, профессор-миллионер избыточен, как фонтан, работающий в дождливый день.

Трудно не согласится с Шенбургом. Богатые и бедные люди не понимают друг друга, но до сих пор принято считать, что это нищеброд не в силах понять миллионера. Все не так - это миллионер не в силах понять бедняка.

Проигравшая нация умнее победившей (по крайней мере - мудрее), отчего же принято думать, что проигравший человек глупее удачливого?

Бедняк мудр.

Стильный бедняк (по Шенбургу) умеет играть со своей бедностью, и жизнь его - дорога к миру и покою.

Есть ли в России стильные неимущие? Конечно, сразу лезет в голову мысль, что стильным бедняком может быть только человек образованный, но мы ее отгоним. Не только.

Потому что самая стильная бедность, на мой взгляд, это бедность российских городских окраин.

Льняная рубашка

Честертон видел зияющую пропасть между журналистикой и писательством в том, что писателю неимущий интересен, а журналисту - неинтересен. Но при этом и писатель, и журналист уверены, что видят бедняка насквозь.

Почтенного возраста иллюзия. Предполагается, что богатый человек сделал какую-то важную работу над собой и стал Иным. А бедняк никакой таинственной работы не делал, все его житейские механизмы обнажены, все-то его печали понятны. Гол как сокол, ковыряет наст китайским лаптем, бедности стыдится. Серо живет, скучно. Однако ни один человек по большому счету не считает свою жизнь скучной - сам себе каждый из нас очень даже интересен.

Мало литературных дел мастера за бедняками подглядывают. Что ж это только бедным заглядывать в богатые окна? Сколько раз нищие юнцы замирали возле хрустальных стекол, полных блеска и вихря чужого праздника - но можно же представить и совсем другую сценку. Вот пьяненький богач, обиженный партнерами, впавший в немилость. Все рушится вокруг него! Лучший друг отшатнулся, испугавшись подхватить чужую неудачу, жена сбежала, послав истерическую эсэмэску. Дети, перепорученные нянькам и боннам, дичатся отца. Вон из Москвы! Гулять в редколесье и думать, думать, думать. Но вот возле самого МКАДа ломается прекрасный автомобиль, и никто-то не остановится, никто не поможет. Тысячедолларовые ботинки промокли в талых снегах, согнутый больной печенью и лютой печалью, гонимый ветром, бредет богач к пятиэтажкам, и, привлеченный светом и теплом небогатого жилья, приникает к окошку. Что же он видит? Медовое, золотое, теплое пространство доступно его взгляду. Он видит семью за столом - румяные детские мордашки, чай-пряники; мать с тихой улыбкой шьет возле лампы, отец строгает сынишке лодочку, и супруги должны еще переглянуться, мельком улыбнуться друг другу. А то еще и молитва перед едой. Плакать, только плакать остается богачу, схватившись рукой за жестяной подоконник. Пленительная картинка. Американская писательница Мэри Додж, автор уютных дидактических «Серебряных коньков», была великая мастерица на подобные моралистические, диккенсовского замеса, сценки. Культура величавой, порядочной бедности - вот ее серебряный конек. Если исходить из ценностей Додж, то беда наша не в том, что страна не прошла периода честного богатства, а в том, что не прошла науки честной бедности. Не знали мы простого доброго труженика, который «перед самим королем может высоко держать голову».

Не знали или знать не хотели? Стиль окраинной бедности нужно научиться разбирать.

Выглядит-то все, правда, негламурненько.

Действительно, серость и серость, оплывший снег. Весной, а по нынешней погоде и всю зиму, во дворах не то что бы красиво.

Помню, идет по Гольяново старушка, оглядывает следы собачьего выгула, и завистливо бормочет: «Какие гОвны, какие гОвны! Я столько не ем!»

Если посмотреть на типичный гольяновский дом и уж тем более - заглянуть в подъезд, перед нами Гарлем; но если поглядеть на машины, припаркованные возле подъезда, тут у нас Беверли-Хиллз. О, я знаю, что манера ценой неимоверных усилий приобретать автомобили, стоимость которых превышает годовой доход семьи, - это один из главнейших признаков бедности. Так же как избыточная полнота домочадцев, любовь к пышным свадьбам и пышным одеждам. В окраинных домах живут толстые женщины, не ведающие отпусков, мужчины, мечтающие о дорогих машинах, и веселые дети, обучающиеся в плохих школах. Иной раз эти самые дети позволяют себе предаться занятиям самым необаятельным - подобно мифическим ребятишкам из школьного диктанта, который в окраинной школе вернулся к учительнице на проверку с общей для всего класса прелестной ошибкой: «Дети выли, пили снежную бабу». А откуда им, сорванцам, плезира набраться, когда их учат очень нескучные учительницы. Одна учительница из школы Восточного округа выглянула как-то в окошко и говорит пострелятам, подзадержавшимся на продленке: «Вон какой-то дядя пьяный валяется. Дети, посмотрите, не ваш ли это папа?»