Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла - [13]

— Зачем вы так, Анастасия Петровна, — вздохнул адвокат. — Я не пытаюсь подвергнуть сомнению ваше душевное здоровье. Я всего лишь прошу вас не спешить. Придите в себя после трудной дороги, отогрейтесь в кругу близких, отдохните. А я тем временем займусь оформлением всех необходимых процедур. И, поверьте, вы не сможете меня ни в чем упрекнуть. Как всегда.

— Я уже не знаю, кому и чему верить, — вдруг расплакалась Анна: забота, прозвучавшая в голосе адвоката, казалась такой искренней, и столько было в его речах теплоты и сердечности, что Анна дольше не могла оставаться в напряжении. Ей так хотелось — она так мечтала об этом всю дорогу домой! — прижаться к отцовскому плечу, выплакаться, рассказать о пережитом, хотелось обняться с сестрой и найти утешение в ее рассудительном, уверенном тоне…

— Голубушка вы моя. — Старик прижал Анну к своей груди и ласково, точно ребенка, погладил по голове, как не раз делал это в детстве, приезжая по делам к ним в имение. — Вам не стоит надрывать себя по такому пустяковому поводу, как имущественный спор, тем более, если речь идет о родственниках. Вглядитесь в эту проблему с другой стороны. Вы пережили тяжелое горе, потеряли отца… Кстати, вы были у него на могиле? (Анна замерла на мгновение и кивнула.) Вот и умница, вот и хорошо. Вы едва не потеряли сестру, но обрели деверя. И вполне возможно со временем сможете примириться с его существованием, как смирились когда-то ваши родные с вашим появлением в их жизни.

Адвокат задел нужную струну — Анна вздрогнула и устыдилась своей ненависти к новому родственнику. Она вспомнила, каким гонениям сама подвергалась со стороны княгини Долгорукой, и как та желала извести ее. И какое возмущение вызвало поначалу у Лизы известие о том, что у нее появилась сестра, как тогда думали — Полина, и как князь Петр Михайлович угрожал отнять состояние у своих детей и отдать его той, кого считал своей пропавшей дочерью Настенькой…

«Боже мой, — подумала Анна, — а ведь я веду себя сейчас, почти как княгиня Долгорукая. Та, кто ненавидела меня, незаконнорожденную от крепостной. А ведь этот… мальчик, Иван, Ванечка, он и по рождению дворянин, сын благородных родителей, он — Корф!» Анна догадывалась, что ее опекун — не святой, и подозревала, что в отношениях между ним и Сычихой есть тайна, большая, чем подозрения Владимира, считавшего тетку ответственной за преждевременную кончину своей матушки.

Анна помнила, с какой нежностью всегда отзывалась Сычиха о старом бароне, пришла на память и история медальона с портретом юной сестры баронессы, матери Владимира, верность которому он долго не мог простить отцу. Конечно, все, о чем рассказал ей сейчас старый адвокат, вполне могло иметь место в жизни барона Ивана Ивановича Корфа. И не ей осуждать его… Правда, тревожило лишь одно — зная его сердечность и невероятное чистоту души, она и мысли не держала о том, что барон мог бросить своего ребенка, пусть даже рожденного без его ведома и, быть может, согласия. И невольно Анна высказала свою мысль вслух.

— Я думал и об этом, — кивнул Саввинов. — И, вы уж не обижайтесь, дорогая Анастасия Петровна, но я склонен в подобной скрытности винить юношеский максимализм и ревность вашего покойного супруга в те годы. Его брат представил ясные доказательства того, что старый барон регулярно высылал деньги на содержание своего сына, о чем свидетельствуют приходные книги его приемных родителей, заверенные местным судьей. Полагаю, имея на руках вас, прекрасное последствие грехопадения его близкого друга, он боялся еще больше подорвать душевное здоровье своего законного сына, если бы тогда еще объявил ему о существовании у него младшего брата, тоже зачатого вне освященного церковью брака.

— Наверное, вы правы, Викентий Арсеньевич, — печально вздохнула Анна. Увы, она и сама не избегла ревности Владимира к отцу, который считал заботу старого барона о своей воспитаннице чрезмерной и одно время, она чувствовала это, подозревал ее в том, что Анна является незаконнорожденной дочерью Ивана Ивановича. И, к сожалению, отчасти был прав, вот только речь могла идти не о сестре, а о брате.

— Я слышу в ваших словах подтекст, — доброжелательно улыбнулся ее собеседник, — как будто вы желаете сказать: и все, и все же! Что вас так тревожит, голубушка? Ведь я пообещал, что, как и прежде, буду защищать интересы вашей семьи, ваши интересы.

— А как скоро можно ждать разрешения этого спора? — спросила Анна, уклоняясь от дальнейшего обсуждения этой неловкой темы.

— Я позволю дать вам один совет, — мягко сказал адвокат. — Зная ту симпатию, что испытывает к вам ее высочество, не поскромничайте, походатайствуйте перед нею о том, чтобы вас как можно скорее восстановили в правах. Я со своей стороны в кратчайшие сроки подготовлю все бумаги, но дать им ход — во власти только государя, и наследник престола может повлиять на то, чтобы Его Величество как можно скорее употребил эту власть.

— А другого способа нет? — расстроилась Анна. — Я и так смущена той великой заботой, что проявляет о моей семье ее высочество. Я даже не подозревала, что она настолько проникнется судьбою моих детей и примет на себя груз попечительства. Удобно ли будет озаботить ее еще сильнее? Не покажется ли их величествам и Александру Николаевичу такая просьба чрезмерной и излишне бесцеремонной? Мне, право же, хотелось бы отблагодарить ее высочество, а не утруждать ее новыми просьбами.