Бедная Марта - [9]

— Уверен, что Господь наш в неизреченной милости своей не потребует от тебя таких крайностей, — сухо изрек отец Лоулесс. — Когда-нибудь Карло поймет, что заблуждался, и станет прежним. Ну что ж, мне пора. — Он перекрестил Марту. — Да благословит тебя Господь, дитя мое.

Преклоняя колени, Марта почувствовала, как сухо щелкнули у нее суставы.

— Благослови вас Бог, отец.

Не успел уйти священник, как домой пожаловала Джойс. Она удостаивала семью своим появлением по воскресеньям примерно с той же регулярностью, что и священник, хотя их визиты совпадали нечасто.

В сером хлопковом платье, купленном на какой-то распродаже, с перчатками в тон и маленькой шляпке набекрень, украшенной красным пером, она выглядела такой опрятной и сияющей, что Марта испугалась, что дочь запачкается только оттого, что находится с нею в одной комнате. Джойс являла собой точную копию матери, когда той было восемнадцать. От былой красоты Марты не осталось и следа — она все чаще казалась себе свечой, медленно догорающей под шорох времени. Лицо ее покрывали многочисленные морщины, тело сморщилось и усохло, а в голове все перепуталось, что для тридцатишестилетней женщины было несколько преждевременно.

Джойс была на дюйм или два выше матери, с мелкими, но приятными, точеными чертами лица, темно-синими глазами и очаровательным маленьким ротиком. Черные, вьющиеся от природы волосы водопадом струились по плечам. Она осторожно пристроилась на краешке стула.

— Как у тебя дела, мам? — вежливо поинтересовалась она.

— Нормально, — столь же вежливо откликнулась Марта, хотя чувствовала себя уязвленной оттого, что дочь не поцеловала ее. Но разве можно обвинять в этом бедную девочку? Сегодня утром Марта умылась по случаю мессы, а до остального руки у нее не дошли. Она надела свое лучшее платье, но ему исполнилось уже десять лет, и много месяцев оно не знало щетки и мыла. Все потому, что у Марты никогда не хватало времени сходить в прачечную и отнести туда свою одежду, не говоря уже о постельном белье. Детские вещи она стирала сама, вот и сейчас поперек спальни была протянута веревка с бельем — Марта никогда не развешивала его во дворе, боясь, что белье попросту украдут. Франк ухитрялся самостоятельно следить за собой, а Карло давно жил в грязи, отказываясь обращать на себя внимание.

— Ты выглядишь просто замечательно, родная, — сказала Марта Джойс, которая в ответ нахмурилась.

— Жаль, что не могу сказать того же о тебе, мам, — чопорно поджав губы, заметила дочь. — Говоря по правде, ты выглядишь ужасно. Как и весь дом, собственно. — Она потянула воздух носом и поморщилась. — Да и пахнет здесь просто отвратительно.

— Прости меня, родная. — Марта пристыженно понурилась. — Просто я всегда занята, у меня столько дел…

— Я знаю, мам, знаю. — Джойс наклонилась к матери и потрепала ее по колену. — Прости и ты меня, пожалуйста. Мне не следовало говорить так. И еще прости меня за то, что я сделала вид, будто не заметила тебя вчера на улице. Просто у меня сейчас все совсем не так, как раньше. Многое изменилось. — Она покачала головой и вздохнула. А Марта и не подозревала о том, что ее видели и предпочли не заметить.

— Ты сама понимаешь, в чем дело, родная. Все изменилось после несчастного случая, который произошел с твоим отцом.

Джойс с негодованием всплеснула маленькими ручками в перчатках.

— Ох, мам, перестань обманывать себя! О каком несчастном случае ты говоришь? Это был вовсе не несчастный случай, не настоящий несчастный случай. Отец был пьян, его приятели тоже были пьяны, вот они и затеяли драку с какими-то ирландскими забулдыгами. У них были ножи, мам, и поэтому ему рассекли запястье. Он разрушил нашу жизнь, твою в особенности. Думаю, — с вызовом заявила Джойс, расправив плечи и выпрямившись, — ты должна оставить его. Тебе будет легче без него. Ведь он сидит у тебя на шее, мешая тебе идти дальше.

Дочь уже неоднократно заговаривала об этом.

— Куда идти, родная? — мягко поинтересовалась Марта.

— К счастью, к собственному счастью, мам! — с негодованием выпалила Джойс. — Он губит нашу жизнь, душит нас всех! Почему ты должна тратить на него свои гроши, которые достаются тебе тяжелым трудом, а тем более давать ему по три пенса каждый день? На эти деньги ты могла бы купить себе что-нибудь приличное из одежды, а потом найти работу получше, а не шить мешки с утра до вечера.

Разумеется, в ее словах было много правды, но Марта собиралась напомнить дочери клятву, которую принесла у алтаря, — «…в богатстве и бедности, в горе и радости, пока смерть не разлучит нас» — и объяснить ей, что никогда не бросит Карло. Вот только он выбрал именно этот момент, чтобы, шатаясь, ввалиться в спальню в заношенных грязных кальсонах, ширинку которых усеивали желтые пятна и которые стали ему слишком тесными в поясе из-за живота, раздавшегося от неумеренного потребления пива.

— Джойс, mio cara[6].

Глаза у него загорелись, и впервые за долгое время Карло улыбнулся. Старшая дочь всегда была его любимицей. Он двинулся к ней, раскинув руки, чтобы обнять.

Но Джойс была не в настроении для подобных нежностей. Она вскочила со стула, не желая, чтобы отец приближался к ней, не говоря уже о том, чтобы с ним обниматься.