Бедлам в огне - [114]
Грегори быстро вернулся к преподаванию, устроившись в малоизвестную частную школу, где, к своему собственному изумлению, вскоре стал тренером по футболу и плаванию, и новая профессия ему понравилась. В своих письмах он не упоминал ни о жене, ни о подруге, не говорил он и о том, что продолжает писать. Грегори не написал ни слова ни о Николе, ни о клинике Линсейда, ни о “Расстройствах”. Я не отвечал на его письма.
Было бы неправдой сказать, что я ни разу не подумывал о том, чтобы найти Грегори Коллинза и отомстить. Многие советовали потребовать его ареста или подать в суд – на Грегори, или на Линсейда, или на попечителей, или на кого-нибудь еще. Но я не захотел ничего делать. Чтобы не продлевать свои мучения. Мне нравилось думать, что я не затаил зла или обиды на Грегори Коллинза. В общем-то я преодолел злость, ярость, возмущение, – может, ненаучным и дилетантским способом, но преодолел и выкарабкался из этой истории – не то чтобы невредимым, но вполне работоспособным. Было время, когда я тешил себя фантазиями о том, как опускаю карающий меч на голову Грегори Коллинза, но уже сам факт этих фантазий означал, что они никогда не превратятся в действие. Они были для меня чем-то вроде лекарства. Известие о смерти Грегори меня потрясло.
– Это случилось не так уж давно, – сказала Никола. – Около полугода назад. Умер в больнице после короткой болезни. Печень.
– Он пил?
– Видимо, да.
– Бедняга.
Смерть Грегори была удивительной новостью, но я понимал, что Никола разыскала меня не только для того, чтобы сообщить ее. Нас объединяли сложные и неоднозначные чувства к Грегори, но одной его смерти было недостаточно, чтобы свести нас вместе.
– Он кое-что оставил в своем завещании, – сказала Никола. – Для нас обоих.
– Вот черт. – Я знал, что последует дальше. – Рукопись неопубликованного романа, так?
– Молодец, – улыбнулась Никола.
– Она у тебя с собой?
– Конечно. – Она постучала по портфелю.
– И ты хочешь, чтобы я ее прочел.
– Не все так просто.
– Я понимаю.
– Мы в каком-то смысле оказались в положении Макса Брода, – сказала Никола.
Макс Брод, друг, биограф, поклонник и литературный душеприказчик Франца Кафки. Кафка завещал все свои книги и рукописи Броду с указанием их сжечь. Поручение было столь же абсурдным, сколь и двуличным. Если ты хочешь сжечь свои книги, так сожги их сам, как сделал Гоголь. Такое не поручают другому человеку. Более того, Кафка попросил об этом человека, который наверняка бы этого не сделал. Брод не сжег книги. Он их публиковал и всю оставшуюся жизнь восхвалял своего покойного друга. Интересно, в каком именно смысле мы оказались в положении Макса Брода.
– Грегори завещал нам рукопись, – снова заговорила Никола. – Он хотел, чтобы я ее прочла и передала на прочтение тебе. Затем мы ее должны сжечь.
– А нельзя ли ее сжечь до прочтения?
– Кое в чем ты не изменился, Майкл. В любом случае, я уже прочла.
– Ну и?
– Мне понравилось. Очень.
Я понимал, к чему это может привести, и не желал участвовать.
– Полагаю, ты считаешь, что ее можно опубликовать.
– Можно опубликовать? В каком смысле? В наши дни можно опубликовать что угодно.
– Но ты думаешь, что ее стоит публиковать.
– Да.
– Так отошли ее издателю.
– Это нечестно по отношению к Грегори. Если он хотел, чтобы мы сожгли рукопись, мы и должны так поступить. После того, как ты ее прочтешь. Он очень этого хотел.
То ли я неисправимый циник, то ли Никола неописуемо наивна. Мое мнение ничуть не изменилось. Если Грегори действительно хотел уничтожить свою рукопись, он сделал бы это сам. Нюанс заключался в том, что мы с Николой должны были ее уничтожить только после прочтения. Значит ли это, что в рукописи содержится что-то настолько личное или скандальное, что читать ее можем только мы?
– Разумеется, ты сняла копию, – сказал я.
– Вообще-то нет. Я решила, что это лишь усложнит ситуацию.
Я хотел было напомнить о Вальтере Беньямине или даже, помоги мне Господь, о Бодрийяре[62], но решил этого не делать.
– Похоже, ты мне доверяешь.
– Да, наверное, доверяю.
– Приятно слышать.
Никола достала рукопись из портфеля. Она была тонкой, аккуратной, в черной пластиковой обложке. Я перевел дух, увидев ее размеры. Двадцать лет – вполне достаточно, чтобы Грегори накропал что-нибудь поистине чудовищное.
– Название у нее имеется?
– “Без названия 176”.
– Господи, – сказал я.
– Ты быстро читаешь?
– Я этим славлюсь.
– Тогда забирай домой. Прочти за ночь. Встретимся завтра, здесь же. За завтраком.
– Отлично, – сказал я.
Я пришел домой и сказал своей подруге, что мне надо прочесть одну очень важную вещь. Ничего необычного в этом не было. Остаток ночи я провел с произведением Грегори Коллинза “Без названия 176”. Читалось мне очень тяжело, но не из-за глубокомысленности текста и смысловой перегруженности и не по причине замысловатого стиля, а потому что книга била не в бровь, а в глаз. Грегори писал о красивом, но легкомысленном мерзавце, который выдает себя за благородного героя, учителя с севера, опубликовавшем замечательный, но плохо понятый роман. Мерзавец преподает литературную композицию в сумасшедшем доме на окраине Брайтона, и у него там есть все: секс, уважение, слава и внимание, хотя он всего этого не заслуживает. Заканчивает мерзавец плохо: погибает в страшном и очень своевременном пожаре.
Жертвы его страсти никому не расскажут о том, что с ними произошло. Нет, не потому, что маньяк их убивает, – просто они сами не могут этого понять… «Город под кожей» – один из лучших нуар-триллеров последних лет. Это уникальный коктейль из напряженного сюжета, черного юмора, особого «медицинского» цинизма и безудержной игры слов.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».
Пьесы о любви, о последствиях войны, о невозможности чувств в обычной жизни, у которой несправедливые правила и нормы. В пьесах есть элементы мистики, в рассказах — фантастики. Противопоказано всем, кто любит смотреть телевизор. Только для любителей театра и слова.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.
Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.
Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.