Беда - [81]

Он отвернулся и посмотрел с горы. Даже с этой не слишком большой высоты казалось, что весь штат Мэн расстелили внизу, точно карту.

Прямо напротив возвышался другой хребет, такой же обрывистый, как тот, на котором они стояли. За ним твердый гранит выстилала мягкая с виду поросль дрока, а дальше какой-то неловкий великан разбил зеркало на тысячу осколков, да и выбросил их, так что теперь они валялись, сверкая на солнце.

И все это было подернуто легчайшей дымкой, которая еле заметно скрадывала и сглаживала все углы и грани.

Генри мог бы простоять здесь еще долго, держась за бок. Они все могли бы простоять здесь еще долго, и не только из-за того, что у Генри болел бок, а Санборн дышал тяжело и с присвистом. Просто такова уж она, красота, и Генри подумал: Франклин должен был это увидеть. А следом подумал: он не верил, что я это когда-нибудь увижу.

Затем он повернулся и посмотрел на следующий участок подъема. У него вырвался вздох. Хрупкая скала впереди выглядела незаконченной, как будто все тот же великан попытался ее обтесать, но, недовольный тем, что у него выходит, бросил свою работу на полдороге.

Очередной спазм в боку.

Генри хотел забрать у Санборна рюкзак, и в первую секунду тот едва не согласился. Однако потом сказал, что в этом нет нужды, – очевидно, соврал, но у Генри не было охоты спорить. Тогда он предложил Луизе взять рюкзак у нее, и она сказала, что в этом нет нужды, – и, очевидно, не соврала.

– Как ты? – спросила она.

Генри поглядел на зеленую поросль дрока. Из-за хребта слева налетел легкий порыв ветра, но громада Катадина под ногами была незыблема.

– Пойдем, – сказал он.

Они тронулись дальше – Чернуха, Луиза, потом Санборн, потом Генри, – и довольно скоро достигли вершины Кип-риджа, где тропа после еще одного огромного валуна выровнялась. Теперь их целью был вздымающийся прямо по курсу – Генри сверился с топографической картой – Южный пик.

Но скоро тропа перестала даже претендовать на то, чтобы считаться ровной. Она почти не претендовала даже на то, чтобы считаться тропой, – это была просто вереница острых разбитых скал с абсолютно не затупившимися краями.

Санборн с Луизой поддернули рюкзаки повыше, и все трое сделали первые медленные шаги вверх, к пику, напрягая каждую мышцу, каждую связку и каждое сухожилие – словом, все то, что удерживает на месте коленные чашечки.

И почти сразу на них налетел еще один порыв ветра, потом еще, а потом оказалось, что это уже не порывы, а целый дождевой фронт – морось, под которой мигом померкли все осколки зеркал, и прибился к камням зеленый дрок, и скалы вокруг потемнели и заблестели; этот темный блеск покатился к вершинам Катадина и захлестнул их, и все это происходило так быстро, что Генри как будто видел набегающую на них пенистую волну. Она окружила их, и на какой-то миг они очутились в одиночестве на последнем островке солнечного света, точно пойманные узким лучом прожектора.

А потом накрыло и их тоже.

Они мгновенно озябли. Стоя в мокром тумане, Генри обнаружил, что даже самая обычная дрожь отзывается в его раненом боку пронизывающей болью. Туман был так густ, что в нем можно было рисовать руками. Ради опыта Генри рыгнул – оказалось, тоже больно, – чтобы посмотреть, какой узор из этого получится.

– Хватит валять дурака, – сказал Санборн. – Дело серьезное. Надо поворачивать обратно.

Генри помахал рукой, разгоняя туман, и посмотрел на Санборна.

– Дорогу покажешь? – спросил он.

Они оглянулись назад. Весь мир сделался серым и промозглым. Они видели тропу, наверное, футов на двадцать от себя, а потом она бесследно растворялась в тумане.

Все окрасилось в новые цвета. Мох с лишайником отливали другим, более ярким и насыщенным оттенком зеленого. Откуда-то вылезли грибы – их покосившиеся шляпки белели, как стариковские лысины. И ягоды вдруг появились там, где их раньше не было и в помине, – ярко-красные и ярко-синие, и на каждой висела удлиняющая ее беспечная капелька.

Генри с Санборном, дрожа, присели на камни. Генри прижал к себе Чернуху, чтобы она не заблудилась в сырой мгле, и чтобы не погналась за крошечным ужиком, юркнувшим под ближний валун, и чтобы об нее греться. Санборн предложил развести костер, но никто не тронулся с места. Откуда взять сухие дрова? Влага конденсировалась в воздухе и капала на землю с унылым и однообразным звуком, будто смывая всякую надежду найти Чэя. А как было холодно!

Луиза прошлась туда-сюда.

– Мы витаем в облаках, – сказала она скорее себе самой, чем кому-то еще.

И Генри подумал: на этот раз Беде даже не понадобилось их искать. Они явились к ней сами. Его удивило, что он ничуть не жалеет о принятом решении. Удивила собственная уверенность в том, что он сейчас там, где должен быть. Но самым удивительным было то, что все это уже не имело никакого отношения к его брату.

Он пришел сюда, потому что был нужен.

Ad usum.

Пока они сидели, окутанные влажной пеленой, ветер на горе продолжал дуть, потихоньку кроша туман на куски и открывая путь солнечным лучам, которые медленно бродили по граниту. В просветах между клочьями тумана засинело небо – сначала чуть-чуть, а потом уже не чуть-чуть, а потом весь туман вдруг сдернули с горы, как плащ фокусника, – не хватало только возгласа «Оп-ля!» Вспыхнул свет, и Генри едва не захлопал в ладоши, так это было здорово и неожиданно.