Беда - [15]

Но Ланс допекал их обоих, и на Хэллоуин Джона явился в «Скиперс», разговорился там с широкоплечей черноволосой девчонкой, вскоре они решили, что в клубе чересчур шумно, и вот уже они целовались снаружи, а потом писали друг другу полтора десятка электронных писем в день и не успели оглянуться, как его сестра уже именовала их парочкой.

Со стороны и впрямь парочка, хотя задним числом Джона счел бы это выражение неточным. Не парочка, а полное поглощение. Ханна растворилась в нем. Одинокая, застенчивая, она предпочитала всецело отдаваться чему-то одному. Такая сосредоточенность привела ее в софтболл — тот вид спорта, где весь мир сходится в точку, движешься вдоль прямой, и твои руки — концы отрезка. И теперь с маниакальным упорством спортсменки Ханна обрушила на Джону свою привязанность — густую, как джем, острую до боли.

Задним числом он мог также усомниться в серьезности их отношений. Они были молоды, теперь-то он другой, заржавел. Невинная, доверчивая Ханна, безудержная оптимистка. Теперь он считал это наивностью — но ведь в том числе и потому, что наблюдал ее распад, хронометрировал одну будничную трагедию за другой. Если бы он мог совершить путешествие во времени, увидеть ее там нынешним своим взглядом… но он не мог совершить путешествие во времени, такого путешествия никто не совершал, а сидеть тут и гадать «что, если бы» не имело никакого смысла — и он не будет этим заниматься.

Что ему нравилось в Ханне: она с готовностью уступала. Была смиренна, и хотя придерживалась определенных мнений, но никому их не навязывала. Даже когда ей было совсем плохо, остаток света в ней все же мерцал. И если не считать плеч, фигурка складная, а на плечи он скоро перестал обращать внимание. Вечеринки ее не привлекали, но куда Джона вел, туда она с готовностью шла. У нее была поразительно красивая спина — сильная, ровная, карамельного цвета. Она прятала Джоне в рюкзак пакетики молочно-шоколадного коктейля, чтобы он натыкался на них, когда примется шарить в поисках удостоверения, надумав купить выпивку. Умела принимать комплименты и в отличие от многих девиц вовсе не считала, что ради привлекательности нужно выражаться проще и снизить свой IQ на сколько-то пунктов. Приучила Джону бегать: трусили рысцой вокруг кампуса. Не навязывала ему выбор специальности, но когда он сказал, что подумывает насчет онкологии, приняла это как дар — как дань памяти ее матери — и заплакала от счастья, что Джона до такой степени вошел в ее жизнь, навсегда останется в ее жизни.

Когда Джона перешел на старший курс, они разработали безупречный план. Они переезжают в Нью-Йорк, там он будет учиться на врача, а Ханна будет работать… где именно, особо не оговаривалось… и они будут жить вместе, пока он не закончит третий год медицинской школы, а тогда, наплевав на благоразумие и моду, они поженятся.

Его мать не была в восторге от этой затеи, но поскольку не могла привести против ни религиозных, ни ханжеских доводов, то ограничилась вопросом: «Не слишком ли вы молоды?» Ее отношение не радовало Джону, ему казалось, что мать с самого начала невзлюбила Ханну. Доказательством стала та поспешность, с какой мать погнала его вновь искать себе девушку. Это глупо, Джона. Жизнь продолжается. У Кейт есть симпатичные подружки. В итоге ему пришлось попросить, чтобы она оставила его в покое. По крайней мере, о таких вещах с матерью можно было договориться.

Как мог он пропустить первые симптомы, петарды, взрывавшиеся ему прямо в лицо? Но что он понимал в этих симптомах? Да и загружен был по горло. Готовился к поступлению. Столько учебников. Столько тестов. Он был очень, очень занят. Слишком занят, чтобы спорить, когда в апреле перед выпуском Ханна ушла из команды, заявив, что не может сконцентрироваться. Очень удивился, но поддержал ее, то есть ничего не возразил. (А сколько их было прежде, думал он теперь, сколько было в первые три года таких вот микроскопических трещин.) Он был слишком занят и не забеспокоился, когда Ханна стала уходить в себя, не встречалась с подругами, отказалась от кино. Бег утомлял ее, и они больше не бегали. Раз-другой, наведавшись в дом в Гринвуде (Ханна жила там с четырьмя подружками по команде), Джона заставал ее в постели, рыдающей в подушку. (А может, и не раз-другой, а чаще.) Она приходила в себя, возвращалась в хорошее настроение, списывала все на запоздалую тоску по матери, а он — он был слишком занят, чтобы продумывать иные варианты, он верил ей на слово и ничего не говорил.

Летом 2002 года они вернулись в Нью-Йорк и поселились в тесной пятиэтажке без лифта на 103-й Восточной, откуда Джона пешком добирался до больницы. Учеба не оставляла ему времени даже разобрать вещи, но Ханна обещала справиться сама. Она все приведет в порядок, говорила она, составляя с помощью Джоны список необходимых вещей, о которых не вспомнишь, пока они тебе не понадобятся: металлические мочалки, ватные палочки, лампочки, плечики, одноразовые тарелки, батарейки, отвертка, коврик в ванную, уксус. Она собиралась за покупками в «Bed, Bath @ Beyond» на углу 60-й и Первой авеню. Хорошо бы они поставляли на дом.