Беда идет по следу - [13]

— Он хочет поговорить и с тобой, — вернувшись, сказал мне Эрик.

Взяв трубку, я произнес:

— Дрейк слушает.

— Это Крэм. Сможете зайти в полицейский участок сегодня утром? Я хочу выслушать вас побыстрей.

— Хорошо, но сперва я должен отметиться в транспортном управлении. Возможно, я должен буду скоро уехать.

— Да, помню. Дознание состоится сегодня после двенадцати. Вы обязаны присутствовать, и лейтенант Сван тоже.

— Мы будем. Есть что-нибудь новое?

— Нет. Но следователь сомневается, что это самоубийство. Трудность в том, что у нас нет ни единой зацепки. Преступником может оказаться кто угодно. Вопрос остается открытым, и я не представляю, как нам его закрыть. А вы?

— Я тоже.

— Ну что ж, поговорим, когда приедете ко мне. В девять удобно?

— Идет.

Мы проговорили битых два часа в кабинете Крэма за закрытыми жалюзи и пришли к тому, с чего начали. Сью Шолто могли убить Ленд, Эрик, я, Джин Халфорд, Мери Томпсон, миссис Мерривел, доктор Сэйво — в общем, любой из тех, кто принимал участие в вечеринке и не смог бы отчитаться за каждый свой шаг, не говоря уж о том, что оснований ограничивать круг подозреваемых лишь присутствовавшими не было. Каждый желающий мог свободно входить в Гонолулу-Хаус весь вечер.

Один упрямый факт то и дело заводил нас в тупик, заставляя отвергать любую свежую идею — ни у кого не было очевидной причины убивать Сью. Насколько нам было известно, только двоих людей — Эрика и Мери связывали с ней личные отношения, и оба они едва ли годились в подозреваемые. В итоге пришлось смириться с выводом, что Сью Шолто наложила на себя руки, и меня этот вывод нисколько не удивил.

Во время дознания, которое оказалось затянутым, тоскливым и путаным, я наблюдал за Мери. Только на ней отдыхали глаза в этой голой и душной комнате. Разумеется, смерть подруги потрясла ее — об этом говорила бледная до прозрачности кожа, скорбный взгляд и то, как она, давая присягу, сдерживала дрожь в руках. Раз или два голос ее сорвался, когда она рассказывала о том, что Сью обычно бывала веселой, а внезапно накатившее дурное настроение накануне вечером было совсем не типично для нее.

— Не думаю, что у нее была суицидная депрессия, — ответила Мери на вопрос коронера. — Сью была эмоциональна, возбудима, но она никогда бы не позволила себе впасть в черную меланхолию.

Глаза Мери потемнели от ужаса, когда она снова представила себе обмякшее безжизненное тело, одутловатое посиневшее лицо. Такой разлад с жизнью, что лучше — пустота. Теперь она с усилием выдавливала из себя слова, и следователь позволил ей покинуть место свидетеля.

Как только дознание завершилось, Мери первая заспешила к выходу, не замечая ничего вокруг. Однако, когда я вышел в холл, оказалось, что она ждет меня.

— Я надеялась, что нам удастся поговорить, прежде чем вы уедете, — сказала она.

— Я бы вам позвонил в любом случае. Я уезжаю завтра.

— Завтра? Это совсем скоро.

— Нормально. Гавайи сейчас для меня не самое приятное место.

— Для меня тоже. Мне стало казаться, что здесь никогда не случится ничего хорошего. Эти горы, облака, ярко-зеленое море, погода, которая никогда не портится, — все какое-то зловещее и бесчеловечное.

— Что-нибудь хорошее здесь все же может случиться, если вы согласитесь со мной пообедать. — Слова Мери произвели на меня впечатление, но я не хотел поддаваться подобным настроениям.

— Боюсь, что не составлю вам хорошей компании, но я готова.

— По-моему, нам надо постараться немного отвлечься. Как насчет того, чтобы искупаться на северном берегу? Я могу взять джип в транспортном управлении.

— Мне надо забежать домой переодеться и взять купальник.

Когда я заехал за Мери, она вышла ко мне в белом льняном платье. Волосы она подвязала лентой. Потом мы проехали через весь остров. Дальше от берега было теплее, а от свежего ветра, задувавшего в джип с откинутым верхом, щеки у нее порозовели. Насыщенный светом воздух нашептывал обещания, поля зеленели молодыми побегами ананасов, стволы пальм устремлялись ввысь к солнцу, будто высокие ноты. Но чем выше мы поднимались, тем чаще встречались нам валуны и ребра вулканических скал: точно сам ад вырывался здесь наружу, пробивая плечом поверхность земли.

Словно по молчаливому уговору, мы старались не упоминать о смерти Сью. Мы вообще очень мало говорили, берегли дыхание, чтобы хватило сил бегать и плавать. Берег был дикий, без волнорезов, и потому скакать на высоченных могучих валах, разбивавшихся о песок, было так же трудно и восхитительно, как на норовистой лошади.

Мери была очень похожа на дельфина. Позабыв о мрачных мыслях, она резвилась, подобно молодому животному. Утомившись, мы легли на чистый крупный песок, и, пока она спала, я любовался ею. Любовался покатыми плечами, завитками медовых волос на шее, округлыми руками, продолговатыми загорелыми бедрами, изящным изгибом спины и полнотой ягодиц. Я не касался ее и не разговаривал с ней, но я запомнил ее тело.

Настроение у нее снова испортилось с наступлением темноты. Мы прогуливались по берегу вдоль гостиницы, где поужинали. Вечерний бриз подул со стороны исчезающего в темноте моря. Рокот почти невидимых волн, то накатывавших, то отступавших, напоминал печальные мотивы здешних мест.