Becoming. Моя история - [103]

Но все это в глазах общественности было слишком серьезно, слишком сурово – по крайней мере, для женщины. Я увидела свое лицо так, как его мог бы увидеть незнакомец, не льстя себе. Я поняла, почему оппозиция так успешно скармливала публике образ взбешенной гарпии. Это был, конечно, другой стереотип, другая ловушка. Самый простой способ проигнорировать женский голос – объявить его руганью.

Никто не критиковал Барака за то, что он казался слишком серьезным или недостаточно улыбался. Однако я была женой, а не кандидатом, от меня ждали чего-то более легкого и пушистого. Если вы еще сомневаетесь в том, как относятся к женщинам в политике, посмотрите на то, как часто Нэнси Пелоси, умного и жесткого спикера Палаты представителей, изображают мегерой, или на то, что пришлось вытерпеть Хиллари Клинтон, когда эксперты кабельных каналов и комментаторов перевирали и оборачивали против нее каждый шаг кампании. Против Хиллари безжалостно использовали ее гендер, отталкиваясь от худших стереотипов. Ее объявляли деспотом, пилой, стервой. Ее голос называли визгом, смех – ржанием. Хиллари была противницей Барака, так что я не чувствовала в тот момент к ней особенного тепла, но при этом не могла не восхищаться ее способностью встать и продолжать бороться, несмотря на мизогинию.

Я вместе с Аксом и Валери смотрела запись, а на глаза наворачиваются слезы. Я расстроилась. Теперь я поняла, что в политике есть еще и перформативная часть, которую мне пока не удалось освоить. А ведь я выступала с этими речами уже больше года. Теперь я поняла, что лучше всего общаться с людьми в небольших помещениях, вроде тех, что были в Айове. В больших залах труднее передать тепло. Толпы требовали более четких лицевых сигналов, над которыми мне нужно было работать. Теперь, когда оказалось уже слишком поздно, я была потрясена.

Валери, подруга уже на протяжении пятнадцати лет, сжала мою руку.

– Почему вы не говорили со мной об этом раньше? – спросила я. – Почему никто не попытался помочь?

Ответ заключался в том, что никто не обращал на это внимания. Складывалось впечатление, будто у меня все хорошо, пока не стало плохо. Только теперь, когда я сделалась проблемой, меня вызвали в кабинет Акса.

Для меня это был поворотный момент. Предвыборный штаб должен служить исключительно кандидату, а не его супруге или семье. И хотя сотрудники Барака уважали меня и ценили мой вклад, они никогда не давали мне указаний. До этого момента никто из кампании не потрудился поехать со мной или появиться на моих мероприятиях. Я никогда не проходила медиатренинг или подготовку к выступлению. Я поняла, что никто не будет за мной присматривать, если я не настою на этом.

Зная, что внимание ко мне будет только усиливаться, когда мы перейдем к последним шести месяцам кампании, мы наконец решили, что мне требуется реальная помощь. Если я собираюсь и дальше поддерживать кампанию наравне с кандидатом, мне нужна такая же поддержка, как ему. Я должна защищать себя, лучше организовывать мероприятия и требовать ресурсы, необходимые для этой работы. В последние недели праймериз штаб Барака расширил мою команду, включив в нее координатора и личную помощницу – Кристен Джарвис, добродушную бывшую сотрудницу Барака из его команды в Сенате, чье спокойствие должно было удерживать меня на плаву в стрессовых ситуациях, – плюс серьезную, политически подкованную специалистку по коммуникациям Стефани Каттер. Работая с Кэти и Мелиссой, Стефани помогла мне отточить мое послание и презентацию, подготовив к главной речи, которую я должна была произнести в конце лета на национальном съезде Демократической партии. Кроме того, нам наконец-то предоставили доступ к самолету кампании, что помогло мне работать более оперативно и эффективно. Теперь я могла общаться с прессой во время полетов, делать прическу и макияж по пути на мероприятие или брать Сашу и Малию с собой без дополнительной платы.

Все это облегчило мою жизнь, я стала чаще улыбаться, а постоянное напряжение несколько ослабло.

Когда мы планировали публичные выступления, Стефани посоветовала мне играть на сильных сторонах и не забывать о том, о чем я больше всего любила говорить: о любви к мужу и детям, прочной связи с работающими матерями и чикагских корнях, которыми я гордилась. Она знала, что я люблю пошутить, и рекомендовала не сдерживаться. Другими словами, быть собой – это нормально. Вскоре после конца праймериз я приняла предложение выступить приглашенной соведущей в программе The View[132] и провела счастливый и энергичный час с Вупи Голдберг, Барбарой Уолтерс и другими ведущими перед живой аудиторией. Я рассказала о нападках, но посмеялась над историями с девочками, кулачками и неприятностями из-за колготок. Я почувствовала легкость, по-новому овладела своим голосом. Шоу вызвало в целом положительные комментарии. На мне было черно-белое платье за 148 долларов, которое вдруг начали покупать и другие женщины.

Я оказывала влияние и начинала получать от этого удовольствие, чувствовала себя все более открытой и оптимистичной. Я пыталась научиться у американцев чему-то и для себя. По всей стране я проводила круглые столы, фокусируясь на проблеме «работа и семья» – том, что мне было особенно интересно. Самое тягостное впечатление на меня произвели встречи с семьями военнослужащих, в большинстве своем в группах были женщины, но иногда попадались и мужчины.