Бажоный [Повесть] - [17]

Дав собакам по куску вареной оленины, парнишка привязал их на расстоянии друг от друга, чтоб не дрались. А сам, отрезав ломоть черствого черного хлеба, стал с наслаждением жевать его с кусочком сахара.

«Хоть бы „дикари“ не попадались мне, которых наказывал убивать Нифон», — подумалось мальчишке. И тут Василек живо представил жаркий август и себя на пастбище. Наевшись досыта малины, он тогда забрался от гнуса на ель и сверху наблюдал за телятами, разбредшимися по лесной поляне. Разморенный жарой, не заметил, как задремал. Очнувшись, вместо телят увидел оленя, который, опустив ветвистые рога, стоял по колено в ручье. Здесь овода не мешали ему, и он наслаждался прохладой.

Но вот уши оленя дрогнули и вытянулись в струнку, чутко и жадно ловя звуки. До его слуха долетел человеческий голос. Это тетка Авдотья с Витькой, увидя телят без пастуха, хватились Василька и принялись звать его.

Тонкие ноздри оленя затрепетали. Он фыркнул и, стремительно рванувшись вперед, выбрался из воды.

Его копыта утонули в мягком бархате густой травы. Неслышно ступая, олень двинулся по лугу, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, и растаял в глубине леса. Василек смотрел ему вслед, зачарованный красотой зверя. «Нет, не буду я стрелять в диких оленей, если они появятся в стаде», — решил он.

Лежавшие собаки одновременно вскочили и заподергивали ноздрями. «Почуяли оленей», — решил Василек и стал вспоминать наставления Нифона.

От Тайги отвязал поводок:

— Лежать, Тайга!

Потом снял веревку с Серого:

— Серый, лежать!

Если Тайга подчинилась сразу, то на Серого пришлось прикрикнуть, чтобы заставить его лечь. И пес Яшки Шалый, глядя на двух подчинившихся собак, тоже улегся.

Но вот и олени. Хорошо заметные в редколесье, они легко пробирались между деревьями, хватая мягкими губами ягель. Передовая важенка уверенно вела свой большой отряд.

Собаки, увидев оленей, заерзали от нетерпения на брюхе и, зевая и повизгивая, ожидали команду. Олени же, заметив собак, кинулись врассыпную. И тогда Василек подал сигнал, как это делали Нифон и Яшка:

— Э-йу! Тайга, сюда! Серый, туда! Шалый, усь-усь! — звонко раздались его команды.

И сотни побежавших оленей остановились. Они признали нового пастуха так же, как и собаки, которые подчинились его воле. Стадо повернуло в обратный путь к чуму.

Василька распирала гордость. Вот и знакомый ручей. Олени легко перепрыгивали через водную преграду и волнами заносились на бугор.

«Как бы их еще в ограду загнать?» — волновался парнишка. К чуму он подогнал рогатое стадо еще на свету и теперь видел открытые ворота.

— Ай-ай-ай! — успокаивал Василек оленей.

Но волнения его оказались напрасными: животные послушно прошли в загон. И, пропустив последнего из них, молодой хозяин закрыл ворота. А затем стал скликать собак к чуму. Тайгу и Серого, дав им по куску сырого мяса, посадил на поводки. А Шалый не подошел на приманку. Пес помогал до тех пор, пока не загнали последнего оленя, а теперь затосковал, принюхиваясь к следам от санок, на которых уехали пастухи. Чутье собаки подсказало, куда делся его настоящий хозяин, и он, выскочив за ограду, пустился в деревню.

Василек по следам также увидел, что Нифон и Яшка уехали каждый на своей упряжке, и понял, что они увезли с собой туши диких оленей. В спешке пастухи забыли про оставшуюся кровь убитых «дикарей», и она, застывшая, стояла в ведре.

Парнишка решил покормить ею собаку: может, хоть этим удастся приручить Шалого. Напрасно он звал его, пес не появлялся. И тут Василька осенило. «Теплая кровь будоражит зверя, убивает в нем чувство опасности», — так не раз говорил отец, готовя капканы. И эти слова вспомнились Васильку кстати. «Может, попробовать с медведем?» — подумал он и поставил ведро на плиту печки.

Нагревшись, кровь растаяла, стала жидкой. И, взяв с собой ведро, а также прихватив кружку, Василек пошел к капкану.

Черпая кружкой теплую жидкость, он расплескивал ее вокруг туши лося, а также полил капкан и собственные следы на мху, приговаривая:

— Ты, мишка, хитер, а я, человек, еще хитрее.

Затем Василек спустился к ручью, отмыл ведро от крови и набрал в него воды. Заготовил он на ночь и дров, как учили пастухи. И, напившись чаю, лег.

Вспомнилось, как он, увидев отца, возвратившегося с фронта, разревелся от страха. Совсем еще мал был тогда…

Это случилось в сорок четвертом военном году. Пароход-колесник остановился возле деревни, и с него сошел солдат.

Долго вглядывались сельчане в его небритое лицо.

— Никак Павел! — воскликнул кто-то.

И тут закричала бабка Дарья:

— Люди, Павел! Павел живой вернулся! Раиска, Зинка! Вы что, отца родного не узнали?

Зардевшись от радости, подбежали к отцу Раиска с Зинкой, таща за собой упиравшегося Василька.

— Сынок, что же ты ревом встречаешь меня? Своего отца испугался? — прижал он мальчишку к груди. Отец наделал Васильку из досок игрушек, смастерил санки, лыжи и деревянные коньки. Они вместе удили ельцов, пескарей и ершей, ставили продольники и крюки на щук.

Немного подлечившись, отец начал работать: летом возил с дойки молоко на телеге, а зимой в лесопункте рубил тонкие березки для изготовления виц-хомутов, применяемых в сплотке леса. По карточкам от лесопункта он получал хлеб, сахар, соль, мыло и мануфактуру. Помогала и охота.