Базар житейской суеты. Часть 4 - [60]

Какихъ покойниковъ жалѣютъ всего больше и оплакиваютъ всего искреннѣе и нѣжнѣе на Базарѣ Житейской Суеты? Тѣхъ, я думаю; которые, при жизни, всего скорѣе могли забыть насъ. Смерть дитяти сопровождается обыкновенно такими горькими, безотрадными слезами, какихъ никогда не можетъ пробудить ваша собственная кончина, о возлюбленный братъ мой. Младенецъ едва только начинаетъ узнавать васъ, и вы совершенно исчезаете изъ его памяти послѣ кратковременной разлуки, но смерть его сокрушаетъ васъ гораздо болѣе, чѣмъ кончина искренняго вашего друга, или даже первороднаго вашего сына, который давно обзавелся своимъ домомъ. И если вы старый человѣкъ, и, о возлюбленный читатель (всѣ мы состарѣемся рано или поздно), старый и богатый, или старый и бѣдный — что рѣшительно одно и тоже — наступитъ грозный часъ, когда вы невольно подумаете, «добрые люди окружаютъ меня, добрые и ласковые, но никто, думать надобно, не загрустится обо мнѣ, когда я отправлюсь на тотъ свѣтъ. Я богатъ, и всѣ эти господа ждутъ не дождутся моего наслѣдства. Или: «я очень бѣденъ, и давно сталъ тяжкимъ бременемъ для всѣхъ этихъ господъ».

* * *

Лишь-только окончился трауръ по кончинѣ мистриссъ Седли, и лишь-только мистеръ Джой вздумалъ пощеголять въ столицѣ своими блистательными жилетами, пріобрѣтенными въ Соутамптонѣ, какъ вдругъ сдѣлалось очевиднымъ для всѣхъ обитателей новаго дома, что почтенный старичокъ, мистеръ Седли, намѣренъ въ скоромъ времени отправиться вслѣдъ за своей супругой въ горнюю страну.

— Здоровье моего отца не позволяетъ мнѣ давать большихъ вечеровъ и обѣдовъ въ нынѣшній сезонъ, торжественно замѣчалъ мистеръ Джой въ своемъ клубѣ, но если вы, другъ мой Чотни, завернете ко мнѣ въ половинѣ седьмаго, я буду очень радъ раздѣлить съ вами скромную хлѣбъ-соль. Вы найдете за моимъ столомъ двухъ или трехъ пріятелей, съ которыми авось не будетъ вамъ скучно.

Такимъ-образомъ, сановникъ Индіи и столичные его пріятели обѣдали и пили втихомолку свой кларетъ. Между-тѣмъ, какъ песочные часы жизни бѣжали впередъ въ стклянкѣ престарѣлаго джентльмена, обитавшаго наверху. Дюжій лакей въ бархатныхъ туфляхъ подавалъ вино дорогимъ гостямъ, и они спокойно усаживались за вистъ послѣ обѣда. Майоръ Доббинъ принималъ довольно дѣятельное участіе въ этой невинной забавѣ, и случалось повременамъ, что мистриссъ Осборнъ тоже присоединялась къ этой компаніи, когда паціентъ ея, уложенный спать, вдавался въ тотъ полусонный бредъ, который обыкновенно снисходитъ на старческую подушку.

Впродолженіе болѣзни, старикъ находилъ въ своей дочери единственную покровительницу и утѣшительнщу. Изъ ея только рукъ принималъ онъ свои бульйонъ и микстуру. Ухаживанье за отцомъ сдѣлалось теперь почти единствелнымъ занятіемъ мистриссъ Эмми. Ея постель была поставлена подлѣ самой двери въ коинату больнаго, и при малѣйшемъ оттуда шорохѣ или движеніи, она готова была предложить свои услуги. Должно впрочемъ отдать справедливость страждущему старцу; часто по пробужденіи лежалъ онъ по цѣлымъ часамъ съ открытыми глазами, не смѣя пошевельнуться, чтобъ не безпокоить своей доброй и бдительной няньки.

Быть-можетъ, мистеръ Седли любилъ теперь свою дочь гораздо нѣжнѣе, чѣмъ въ былыя времена. Исполняя свои великодушныя обязанности при болѣзненномъ одрѣ, Амелія выставляла себя въ самомъ привлекательномъ свѣтѣ. «Она прокрадывается въ его комнату, какъ солнечный лучъ», думалъ мистеръ Доббинъ, наблюдая, какъ Амелія на цыпочкахъ и притаивъ дыханіе, входитъ въ отцовскую спальню, причемъ дѣйствительно лицо ея лучезарилось выраженіемъ необыкновенной нѣжности и добродушія. Кто изъ насъ не замѣчалъ этихъ очаровательныхъ проблесковъ любви и состраданія, когда женщина стоитъ задумавшись надъ колыбелью своего младенца, или заботливо ухаживаетъ при постели больнаго?

Вражда, затаенная въ сердцѣ старика, исчезала сама-собою, и онъ умирился совершеннѣйшимъ образомъ. Тронутый безчисленными доказательствами любви и великодушія, мистеръ Седли, отживая свои послѣдніе дни, забылъ всѣ тѣ мнимыя оскорбленія и неправды, которыя онъ и его жена думали видѣть въ своей дочери. Объ этихъ оскорбленіяхъ и неправдахъ старики бывало разсуждали между собою по цѣлымъ часамъ. Оказывалось по ихъ соображеніямъ, чтоАмелія жила исключительно для сына, не обращая ни малѣйшаго вниманія на своихъ несчастныхъ родителей, подверженныхъ старческимъ недугамъ. Вся она принадлежала этому избалованному Джорджу, и чуть съ тоски не пропала, когда взяли мальчика на Россель-Скверъ. На что это похоже?.. Но теперь мистеръ Седли забылъ всѣ эти обвиненія, и приближаясь къ смерти, оцѣнилъ вполнѣ нравственныя совершенства этого существа, готоваго на всякія самоотверженія.

Однажды вечеромъ, когда мистриссъ Эмми прокралась въ его комнату, старикъ, сидѣвшій на своей постели, вздохнулъ изъ глубины души, и приготовился, повидимому, къ своему послѣдыему признанію.

— О, Эмми, другъ мой Эмми! сказалъ онъ, положивъ свою слабую и холодную руку на ея плечо, я размышлялъ все это время, какъ мы несправедливы были къ тебѣ.

Дочь стала на колѣни при постели умирающаго, и сложила руки на молитву. Молился и отецъ среди торжественнаго безмолвія и тишины… Да ниспошлетъ Богъ каждому изъ насъ такую же утѣшительницу или подругу въ послѣдній часъ нашей жизни.