Базар житейской суеты. Часть 3 - [96]

Наконецъ процессія двинулась въ столовую въ томъ порядкѣ, какъ описалъ американскій дипломатъ. Мы не намѣрены описывать этого банкета: читатель можетъ, если ему угодно, заказать для себя обѣдъ въ первомъ ресторанѣ, гдѣ все могутъ приготовить по его собственной фантазіи и вкусу.

Но когда женщины остались послѣ обѣда однѣ, Ребекка знала, что ей предстоитъ выдержать сильнѣйшую борьбу. И дѣйствительно: она очутилась между ними въ такомъ затруднительномъ положеніи, что воображенію ея живо представились замѣчанія лорда Стейна, который совѣтовалъ ей никогда не вступать въ общество жеищинъ выше ея собственной сферы. Справедливо говорятъ у насъ въ Англіи, что сильнѣйшіе ненавистники ирланцевъ — сами ирландцы, и къ этому прибавить можно, что главнѣйшіе притѣсиители и мучители женскаго пола — сами женщины. Когда бѣдная мистриссъ Бекки, оставленная наединѣ съ дамами, подошла къ камину, гдѣ сгруппировались всѣ особы ея пола, великія леди мигомъ отступилпи сгруппировались около стола, гдѣ лежали рисунки и эстампы. Бекки попробовала подойдти къ эстампамъ — знатныя леди снова удалились къ камнну. Она попробовала заговорить съ однимъ изъ дѣтей (къ которымъ вообще чувствовала сердечное влеченіе во всѣхъ публичныхъ мѣстахъ), но юный Джорджъ Гигантъ былъ немедленно отозванъ своей мама. Жестокость такого обращенія дошла наконецъ до того, что леди Стейнъ сжалилась надъ нашей героиней, и руководимая чувствомъ сострадднія, рѣшилась бросить ей нѣсколько словъ.

— Лордъ Стейнъ говоритъ, что вы превосходно играете и поёте, мистриссъ Кроли, сказала леди Стейнъ, — я охотно бы попросила васъ спѣть что-нибудь для меня.

— Я готова дѣлать все, что можетъ доставить удовольствіе вамъ, миледи, или лорду Стейну, отвѣчала благодарная Ребекка, усаживаясь за фортепьяно.

Вскорѣ голосъ ея раздался по всей гостиной. Ребекка начала пѣть религіозные гимны Моцарта, нѣкогда любимые супругою милорда, и выполнила это пѣніе съ такою нѣжностью, съ такимъ сердечнымъ умиленіемъ, что леди Стейнъ, съ минуту простоявшая въ нерѣшимости около музыкальнаго инструмента, сѣла, наконецъ, подлѣ пѣвицы, принялась слушать, и слезы заструились по ея щекамъ. Оппозиціонныя леди, какъ и слѣдуетъ, подняли порядочную суматоху на противоположномъ концѣ гостиной, но леди Стейнъ не слыхала ни одного звука изъ ихъ одушевленнаго и бурнаго разговора. Она опять сдѣлалась маленькой дѣвочкой, и воображеніе перенесло её за сорокъ лѣтъ назадъ въ уединенный монастырскій садъ. Эти же самыя звуки раздавались нѣкогда подъ сводами католической капеллы: органистъ и одна изъ любимыхъ ею сестеръ-монастырокъ знакомили ее съ мелодіей Moцарта въ тѣ счастливые дни. Опять она была ребенкомъ, и кратковременный періодъ дѣтскаго счастья сяова расцвѣлъ передъ ея умственнымъ взоромъ. Вдругъ дверь гостиной отворилась, и громкій смѣхъ лорда Стейна вывелъ ее изъ заоблачныхъ мечтаній. Веселые джентльмены спѣшили присоединиться къ обществу дамъ.

При одномъ взглядѣ, лордъ Стейнъ смекнулъ, что должно было происходить здѣсь въ его кратковременное отсутствіе; онъ отъ души поблагодарилъ свою жену. Подойдя къ ней, онъ назвалъ ее однимъ изъ нѣжныхъ именъ, какъ въ бывалые годы, и леди Стейнъ покраснѣла опять, какъ дѣвушка шестнадцати лѣтъ.

— Жена моя говоритъ, что вы поёте, какъ соловей, сказалъ онъ Ребеккѣ.

Было бы гораздо правильнѣе замѣтить, что мистриссъ Кроли умѣетъ изворачиваться на всѣ тоны, какъ увёртливый чертёнокъ.

Послѣдняя часть вечера, начавшагося такгоій дурными предзнаменованіями, увѣнчалась совершеннѣйшимъ торжествомъ для мистриссъ Родонъ Кроли. Съ неподражаемымъ искусствомъ она пропѣла всѣ свои лучшія аріи, и джентльмены, всѣ до одного, сгруппировались около ея табуретки передъ фортепьяно. Всѣ другія женщины были оставлены безъ вниманія. мистеръ Павелъ Джефферсонъ Джонсъ думалъ сдѣлать самый лучшій комплиментъ леди Гигантъ, когда, подойдя къ ней, замѣтилъ, что прекрасная ея пріятельница поетъ очаровательно, какъ первая пѣвица въ мірѣ.

ГЛАВА XXIX Обыкновенное событіе

О, муза! кто бы ты ни была въ этой комической исторіи, спустись съ высотъ джентльменскаго міра, гдѣ ты парила до сихъ поръ, и потрудись снизойдти на низенькую кровлю пріятеля нашего, Джона Седли. Повѣдай намъ, о муза, какія событія совершаются на Аделаидиныхъ Виллахъ.

Ta же исторія. Въ скромной хижинѣ старика Седли, такъ же какъ въ раззолоченныхъ чертогахъ лорда Стейна, обитаютъ житейскія заботы, сопровождаемыя сомнѣніемъ и печалью. мистриссъ Клеппъ, обитательница кухни, ворчитъ втихомолку на своего мужа и упрашиваетъ его взыскать квартирныя деньги съ неаккуратнаго жильца. Мистриссъ Седли перестала посѣщать хозяйку въ ея нижнихъ областяхъ, и уже не смѣетъ больше оказывать покровительства госпожѣ Клеппъ. Можно-ли смотрѣть, съ высоты своего величія, на особу, которой должны вы сорокъ фунтовъ стерлинговъ, и которая безпрестанно дѣлаетъ вамъ намеки насчетъ этого долга? Дѣвушка-ирландка нисколько не измѣнила своего добраго и почтительнаго обхожденія съ обѣднѣвшими господами, но мистриссъ Седли воображаетъ, что она становится дерзкой и неблагодарной тварью, и видитъ грозные намеки и безсовѣстныя придирки во всѣхъ словахъ и отвѣтахъ бѣдной дѣвицы. Относительно миссъ Клеппъ, теперь уже молодой и прекрасной женщины, брюзгливая старушка объявила, что она — пренесносная и пребезстыдная кокетка. Мистриссъ Седли постигнуть не можетъ, отчего Амелія такъ любитъ ее, прощалыгу, сидитъ съ ней по цѣлымъ часамъ, и гуляетъ съ нею почти каждый день. Горечь нищеты совершенно отравила жизнь этой леди, нѣкогда веселой, доброй и радушной. Она не цѣнитъ ни во что постоянную заботливость и услужливость мистриссъ Эмми, издѣвается надъ нею, бранитъ ее за глупую хвастливость мнимыми достоинствами сына, и упрекаетъ ее въ неблагодарности къ родителямъ. Словомъ, веселость совсѣмъ исчезла въ домѣ маленькаго Джорджа съ той поры, какъ дядя Джой пересталъ высылать деньги, назначенныя старикамъ. Семейство Седли терпитъ и голодъ, и холодъ. Амелія думаетъ да думаетъ, и ломаетъ свою миньятюрную головку по днямъ и по ночамъ, какимъ бы способомъ увеличить скудныя средства къ существоваяію на Аделаидиныхъ Виллахъ. Ужь не давать ли ей уроковъ? Не заняться ли живописью? Не взяться-ли за иголку и промышлять шитьемъ, работая для модистокъ? Шьетъ она очень хорошо, но сколько мастерицъ въ этомъ дѣлѣ, заработывающихъ не больше двухъ пенсовъ въ сутки? Нѣтъ, промышлять иголкой трудновато. Всего лучше рисовать картинки. Да, Амелія идетъ въ магазинъ эстамповъ и покупаетъ самой лучшей бристольской бумаги. Работа идетъ быстро. Въ нѣсколько дней картина совсѣмъ окончена — и какая картина! Розолицый пастушокъ въ красной фуфайкѣ и пестрыхъ панталонахъ, улыбается, среди ландшафта, отъ полноты душевнаго восторга, и смотритъ вдаль — пристально смотритъ. Пастушка, на другой сторонѣ, переходитъ черезъ маленькій красивый мостикъ, и собачка бѣжитъ за нею съ поднятымъ хвостомъ. Очень, очень хорошо. Продавецъ эстамповъ, у котораго были куплены рисовальные матеріалы, едва можетъ удержать зловѣщую улыбку, разсматривая сіе изящное произведеніе искусства. Искоса посматриваетъ онъ на художницу, которая стоитъ въ его магазинѣ, съ трепетомъ ожидая вознагражденія за свой трудъ — и небрежно завернувъ картину, вручаетъ ее бѣдной вдовѣ и дѣвицѣ Клеппъ, еще такъ недавно приходившей въ восторгъ отъ превосходнаго рисунка. Миссъ Клеппъ ничего лучше не видывала во всю свою жизнь и была глубоко убѣждена, что Амелія выручитъ за работу по крайней мѣрѣ двѣ гинеи. Обѣ женщины, еще не приведенныя въ отчаяніе, заходятъ въ другіе магазины. «Не нужно», говорятъ имъ въ одномъ мѣстѣ; «ступайте прочь», кричатъ въ другомъ. Три шиллинга и шесть пенсовъ потрачены даромъ: изящное произведеніе удаляется въ спальню дѣвицы Клеппъ, все еще увѣренной, что въ ея распоряженіи находится превосходная картина.