Базар житейской суеты. Часть 3 - [14]

Послѣ свадьбы, мистеръ Питтъ, по принятому обычаю, хотѣлъ совершить путешествіе съ своей юной супругой, но привязанность старушки къ леди Джении усилилась до такой степени, что она не хотѣла и слышать о разлукѣ съ новобрачной. Питтъ и его жена принуждены были остаться, и съ этой поры они всегда жили съ миссъ Кроли. Вскорѣ послѣ медоваго мѣсяца, мистеръ Питтъ съ огорченіемъ увидѣлъ, что дальнѣишій путь его жизни отнюдь не будетъ сопровождаемъ тихими и спокойными наслажденіями, такъ-какъ онъ принужденъ былъ, съ одной стороны, подчиняться безконечнымъ капризамъ своей тётки, съ другой — самовластной командѣ своей тещи. Леди Саудаунъ, изъ своего сосѣдняго дома, безпрестанно препровождала строжайшія предписанія, съ которыми въ своихъ поступкахъ, должны были сообразоваться и мистеръ Питтъ, и леди Дженни, и миссъ Кроли, и Бриггсъ, и Фиркинъ, и Баульсъ, и всѣ безъ исключенія. Она безжалостно мучила всю семью и учеными трактатами, и новоизобрѣтенными порошками своитъ модныхъ докторовъ. Она отстранила Кримера, водворила Роджерса, и скоро отняла у миссъ Кроли даже тѣнь какой бы то ни было власти въ ея собственномъ домѣ. Бѣдная старуха присмирѣла, и упала духомъ до такой степени, что не смѣла даже бранить свою робкую компаньйонку. Съ каждымъ днемъ, она больше и больше влюблялась въ свою племянницу, которая теперь служила для нея единственнымъ утѣшеніемъ и отрадой.

Миръ тебѣ, умная и пошлая, добрая и эгоистическая, тщеславная и великодушная старуха! Больше мы не увидимся съ тобою. Станемъ надѣяться, что кроткая леди Дженни усладитъ послѣдніе твои дни, и спокойно выпроводитъ тебя на вѣчную квартиру отъ шумной борьбы и треволненій на базарѣ житейской суеты.

ГЛАВА XXXIV Вдова и мать

Извѣстіе о двухъ великихъ битвахъ при Quatre-Bras и Ватерлоо достигло Англіи въ одно и то же время. Военная Газета сначала объявила общій результатъ битвъ, и при этомъ достославномъ объявленіи вся Великобританія затрепетала отъ восторга. Затѣмъ слѣдовали дальнѣйшія подробности, и послѣ краснорѣчиваго описанія побѣдъ, на столбцахъ газеты появился длинный списокъ раненыхъ и убитыхъ. Кто можетъ изобразить тревожныя чувства, съ какими тогда развертывали и читали этотъ окончательный приговоръ судьбы! Побѣдные клики отозвались изъ Фландріи на всѣхъ пунктахъ Трехъ Соединенныхъ Королевствъ, отъ раззолоченыхъ чертоговъ перваго лорда, до послѣдней хижины убогаго фермера; но вообразите, если можете, послѣдующее состояніе британскихъ душъ и сердецъ, когда списки полковыхъ потерь расходились по рукамъ изъ одной хижины въ другую, и всюду приведено было въ извѣстность, живъ или нѣтъ такой-то другъ, родственникъ или знакомый. Если вы примете на себя трудъ развернуть и перелистовать огромныя пачки тогдашнихъ газетъ, вы неизбѣжно почувствуете даже теперь, несмотря на отдаленность времени, сильную тревогу ожиданія и страха, и, быть-можетъ, остановитесь въ раздумьѣ на серединѣ этой исторіи, какъ-будто предчувствуя продолженіе ея сегодня или завтра. Представьте же, на сколько кратъ могли быть сильнѣе и живѣе эти чувства, когда газетные листики только-что выходили изъ типографскихъ станковъ! И если такой интересъ могъ быть ими возбужденъ на великобританской почвѣ, по поводу битвы, гдѣ сражалось всего только двадцать тысячь Англичанъ… подумайте о состояніи Европы за тридцать слишкомъ лѣтъ назадъ, когда цивилизованные народы выставляли на кровавыя поля не тысячи, а мильйоны солдатъ, изъ которыхъ каждый, поражая своего врага, наносилъ въ то же время ужасную рану какому-нибудь невинному созданію, живущему вдалекѣ отъ мѣста битвы!

Одна строка, напечатанная въ этой газетѣ, нанесла страшнѣшній ударъ мистеру Осборну-старшему и всему его почтенному семейству. Молодыя дѣвицы необузданно предавались порывамъ своей грусти. Угрюмый старикъ-отецъ страдалъ безмолвно, сражонный лютою тоской. Судъ Божій совершился надъ непослушнымъ сыномъ, думалъ сначала мистеръ Осборнъ-старшій, но строгость этого приговора пугала его самого, и онъ не смѣлъ признаться, что исполненіе суда послѣдовало слишкомъ скоро за проклятіемъ, которое онъ произнесъ. Повременамъ, паническій страхъ проникалъ до самыхъ костей мистера Осборна, какъ-будто самъ онъ былъ исключительною причиной кары, разразившейся надъ его сыномъ. Что теперь дѣлать? Прежде еще, такъ или иначе, можно было расчитывать на мировую. Жена Джорджа могла умереть; самъ онъ могъ опамятоваться, прійдти къ отцу и сказать: «провинился я передъ тобою: прости, отецъ великодушный!» Но теперь не было никакой надежды впереди. Сынъ стоялъ по другую сторону непроходимой бездны, бросая на отца грустные взоры. Осборнъ помнилъ эти взоры въ одну изъ критическихъ минутъ, когда Джорджъ, томимый пароксизмомъ томительной горячки, лежалъ на болѣзненномъ одрѣ, безъ языка, безъ памяти, безсознательно устремивъ на отца свои тусклые глаза. Великій Боже! Съ какимъ страшнымъ безпокойствомъ несчастный отецъ слѣдилъ въ ту пору за движеніями доктора, не отходившаго отъ постели своего паціента, и какое бремя сокрушительной тоски отлегло отъ его сердца, когда сынъ, послѣ лихорадочнаго кризиса, былъ снова призванъ къ жизни, и когда въ глазахъ его, обращенныхъ на отца, заискрился лучъ человѣческаго сознанія! Но теперь, увы! теперь все погибло, разомъ и навсегда. Нѣтъ болѣе надежды ни на выздоровленіе, ни на примиреніе, и не прійдетъ несчастный сынъ съ повинной головою вымаливать прощеніе у оскорбленнаго отца, и уже ничто не приведетъ въ правильный порядокъ отравленной гнѣвомъ крови мистера Осборна… Трудно, впрочемъ, сказать, чемъ больше мучилось и терзалось сердце гордаго Британца: тѣмъ-ли, что сынъ его отправился на тотъ свѣтъ, не получивъ великодушнаго прощенья, или тѣмъ, что онъ лишился наслажденія увидѣть со временемъ уничиженіе и покорность молодого человѣка.