Базалетский бой - [39]

— Почему же у тебя зад целый? — заинтересованно осведомился Андукапар.

— Э-э, князь, от привычки зависит: я ни разу не повернулся к врагу спиной. Хотя видишь? — Ило распахнул рубашку: из глубокой раны на груди сочилась кровь.

Шадиман вздрогнул и твердо решил: «Царевич Хосро будет царем, ибо…»

Хосро, вынув шелковый платок, надушенный тонким благовонием, протянул его Ило.

— Возьми, прикрой рану и… говори, что дальше?

— Во имя Картли, царевич, скажу, что надо. Да воссияет над твоей короной грузинское солнце! Да…

— Молчи, презренный! Как смеешь голос подымать? Или тебе мало одной раны, еще хочешь?

— Больше некуда, князь Кувшинский.

— Как? Как ты сказал? — Зураб затрясся от хохота. — На, возьми кисет, это излечит твою вымазанную кровью голову.

— Не излечит, князь. Если б бычьей кровью смочить… Счастливый Реваз, он так поступил.

— Ты что, ишачий сын, сказал? — Андукапар свирепо сжал кулаки. — Я при твоем князе тебя в кизяк превращу!

— Правду сказал, князь Аршанский… больше некуда. — Ило сорвал повязку: на лбу зияла рана от удара клинка. — Янычар полоснул, но я об его башку тоже шашку сломал, тогда только ускакал.

Зураб сосредоточенно разглядывал рану: «Сам себя ранил, так кинжалом не бьют. Только цель какая? Пока в мою пользу мелет ложь. А может, играет, как с пойманной мышью? Убью на месте!» — и он притворно улыбнулся, чтобы не заскрежетать зубами.

— Очевидно, раны мешают говорить? Чувствую, тебе удалось подслушать, о чем совещались за выступом.

— Если б не удалось, светлый князь, как осмелился бы прийти? Все знают: князь Зураб Эристави лучших лазутчиков имеет. И потом, у того, кого бог осчастливил родиться в Арагвском княжестве, слух подобен оленьему. Не успел я как следует скрыться, сразу такое услыхал: «В чем дело, Нодар, турки запаздывают на восемь дней? Очень хорошо! Саакадзе сейчас у Сафар-паши выбирает из двухсот янычар, присланных Осман-пашой, сто умеющих стрелять из пушек? Еще лучше! Возьмем их пушки и заставим их янычар выучить наших дружинников…»

— Постой, — прервал гонца Шадиман, — выходит, Саакадзе в Ахалцихе?

— Ты угадал, светлый князь, и почти все отчаянные «барсы» с ним. Еще такое подслушал, господин: больше пятнадцати тысяч через восемь дней к Ахалцихе подойдет. Тогда всю Картли окружат, чтобы ни один хан… ни один сарбаз целым не ушел. Еще такое услышал, какой-то азнаур другому говорил: «Наш Моурави поклялся живым Иса-хана взять… Султану так обещал», — «Почему не Хосро-мирзу?» — удивился другой. — «Э, какой ты недогадливый! Хосро-мирза султану нужен, как гусю папаха. Иса-хан другое дело — близкий родственник шаха Аббаса…» — «Э-э, Пануш, у меня руки чешутся! Я первый на ананурскую стену взберусь, хорошо знаю дорогу». — «Почему не на марабдинскую?» — «Опять глупость показываешь! Наш Моурави сказал: «Марабда мне самому нужна». Взамен Марабды два княжества султану обещал: Сацициано и Саджавахо». — «Выходит, три князя пострадают?» — «Почему три, а Арша?» Султан так и сказал: «Арагвское княжество и Арша мне, как золотой рог, нужны». А Марабда…

— Ты, верблюжий навоз, хочешь уверить, что час напролет слушал и тебя не поймали?

— Мог бы еще час слушать, но этот дурак Реваз вдруг предпочел обратить свой зад в решето.

Зураб раздумывал: «Выдать собаку значит выдать себя. А какая мне польза? И так чуть не погиб. Выручил лазутчик «барса». Он хрипло выругался.

— Как же ты спасся? — громко спросил Хосро-мирза, заглушая смех Андукапара.

— Спасибо коню! Выскочили саакадзевцы, янычары тоже, ночь темная, а они без коней. Помахали мы шашками, потом я схватил Реваза, перекинул на коня, как вьюк, и как ветер взвился. Долго слышали издали конский топот, только опоздали, пиначи. Реваз как увидел, что спаслись, сразу со стоном с коня сполз, а я сюда прискакал. Еще благородная, высокорожденная княгиня Нато наказала тебе, князь князей, передать, — вдруг, нахально смотря на Зураба, протянул Ило, — когда в Ананури будешь возвращаться, купи два отреза бархата: внучкам хочет послать. Голубой к лицу княгине Маро, Ксанской Эристави, а розовый — Хварамзе, княгине Мухран-батони. Хотя обе — дочери Георгия Саакадзе, все же очень любит…

— Молчи, презренный! — не выдержав, вскипел Зураб. — Не испытывай мое терпение!

— Князь князей, что передать Миха? Слать еще гонцов или уже довольно?

— Убирайся, гиена! Или я… — Зураб запнулся, почувствовав на себе проницательный взгляд Шадимана. «Где моя зоркость?» — упрекнул себя Зураб и уже добродушно произнес: — Иди, верный воин, пусть цирюльник тебя вылечит, дня через два отправишься с посланием и бархатом к благородной, высокорожденной княгине Нато.

Шадиман ладонью мягко провел по выхоленной бороде и предложил вечером устроить состязание в нарды, а пока разойтись, дабы в тишине обдумать слышанное.

Гонца никто не наградил: пусть Зураб о своих лазутчиках заботится; тем более, вести привез — лишь черту на радость.

Хуже остальных чувствовал себя Иса-хан: «Если Непобедимый что-либо обещает — непременно исполнит. Да защитит меня аллах от подобного позора! Лучше пасть в бою. Но разве мало других дорог! Чем плох путь в Исфахан?»

Конюхам показалось, что Иса-хан слишком поспешно вскочил на серого в яблоках скакуна и умчался в крепость.