Байки о «Скорой» - [26]

Сейчас это правило годится, пожалуй, для прямо противоположной цели — чтоб по синяку вспомнить, какого цвета были прежде деньги в России.

Стоит ли все слепо перенимать у Запада?

Рыжковская пурга

В Воркуте, как правило, во время сильной пурги мороз ослабевает, а во время сильных морозов не бывает сильного ветра. Лишь очень редко, не чаще одного-двух раз в год, да и то не каждый год, бывают пурги 40 на 40, то есть 40 градусов мороза со скоростью ветра 40 метров в секунду. Тогда действительно творится страшное. Одна из таких страшных пург надолго запомнилась жителям Воркуты под названием «Рыжковской».

В начале февраля 1990 года прилетел в Воркуту из Москвы глава тогдашнего правительства Николай Иванович Рыжков.

Вечером мне звонит старший врач Светлана Сергеевна Мураховская:

— Вы можете завтра прийти на работу на полтора часа раньше?

— Без проблем. А что случилось?

— Рыжкова в 8 часов утра повезут на шахту Заполярную. У него есть личный врач, но начальство считает, что в эскорте должна быть и бригада интенсивной терапии «скорой помощи».

Через полчаса перезванивает:

— Раньше приходить не нужно. У КГБ уже утверждены списки. Они ничего не хотят менять. Поедет ночная смена. Приходите вовремя. Одевайтесь потеплее — штаб гражданской обороны дает штормовое предупреждение. Поедете менять ночную смену.

Прихожу на работу, как обычно, к девяти. Эскорт с Рыжковым, а с ним и наша БИТ (врач Людмила Васильевна Родионова и фельдшер Елена Шевелева), несмотря на штормовое предупреждение, уехали на шахту Заполярную.

Уже прилично мело, а в город тем временем со всех поселков ехало партийное и хозяйственное начальство всех рангов на Партхозактив — общее собрание, которое должно было состояться по возвращению Рыжкова с шахты.

На старенькой резервной машине без рации и медицинской сумки я со своим фельдшером Галей Ульченко поехали менять ночную смену, то есть Родионову с Шевелевой. Пурга с морозом бушевала во всю. На кольце (кольцом в Воркуте называют кольцевую дорогу, связывающую город с поселками, движение по ней по часовой стрелке — Западное кольцо, против — Северное) наша машина заглохла. Завести ее не удалось. Видимость — ноль. От мороза стекла быстро затянуло узором. В щели между дверцами машины в кабину летел снег. Наш водитель Маша Бараниченко — баптистка, сидела молча, шевеля губами.

— Надо что-то делать, — сказал я, — иначе погибнем.

— Молитесь, — ответила Маша, — Бог спасет!

И уже вслух заголосила молитву.

Невеселые мысли лезли мне в голову. Так нелепо погибать молодым, ладно бы еще кого-то спасая, а то просто ни за что — ни про что. Что будет делать моя жена, — думал я, коченея, — работающая машинисткой в институте ПечорНИИпроект за символическую зарплату, с тремя нашими сорванцами, если меня не станет, как она будет поднимать детей? А тем временем у меня на коленях уже образовался маленький сугробчик из налетевшего снега.

Только через 6 часов до нас добрался муж моей фельдшерицы водитель «скорой» Лёня Ульченко. Маша Бараниченко сказала, что он нам послан Богом. Ну, Бог с ней, с Машей. Сейчас Ульченки перебрались на постоянное место жительство в Германию, Галя — немка, и к каждому празднику присылают на «скорую» красочные поздравительные открытки.

Еще 3 часа понадобилось Лёне, чтоб дотащить нас до Воргашорской подстанции. Из кабины я не вышел, а выпал — не гнулись руки и ноги. На подстанции нам дали выпить по 30 грамм спирта, напоили сладким горячим чаем. Через 2 часа мы уже ходили на вызова в близлежащие дома, помогая воргашорцам. Утром мы разбрелись гостить к своим воргашорским знакомым. А у меня дома в городе во время пурги гостили знакомые моих поселковых знакомых, не сумевшие добраться к себе домой после Партхозактива.

Двое суток бушевала пурга. Несколько человек во время нее погибло. Рыжкова со свитой вывезли тогда вездеходом, бросив остальных на кольце. Только к концу дня нашу ночную бригаду доставили на подстанцию Заполярную, а по окончанию пурги — в город. Я отделался, как говорится, малой кровью — отморозил лоб, нос, щеки. Все дамы, участвовавшие в этой эпопее, заработали аднексит — воспаление придатков, мочиться ведь приходилось за машиной на морозе на ветру. Позднее нам выдали грамоты с формулировкой похожей на ту, с какой дают орден «Красной звезды» посмертно, — «за мужество и самоотверженность, грамотные действия, проявленные при выполнении служебного долга в борьбе со стихийным бедствием, обрушившимся на Заполярный город Воркуту в феврале 1990 года». Денежной премии, однако, за это не дали.

Рыжков, вернувшись в Москву, прислал в Воркуту огромное количество снегоочистительной техники, и БИТ сутками дежурила в аэропорту при аварийных посадках тяжелых транспортных самолетов, везущих эту технику, на прием которых наша взлетно-посадочная полоса не была рассчитана. А по Воркуте долго гуляла частушка:

Прибыл в Воркуту Рыжков

С чемоданом кожаным,

А обратно улетел

С чем-то отмороженным.

В пятницу

Воркута. Конец июня. Идет густой мокрый снег. Из Москвы прилетел корреспондент крупной столичной газеты. Его встречает ответственный секретарь Воркутинской газеты «Заполярье» Роман Дмитриевич Юнитер — человек, обладающий тончайшим чувством юмора.