Байки из институтской курилки - [3]

Такие роскошные дубовые двери в коридорах, за которыми, очень удобно, встроенные шкафы с лабораторной посудой и прочим хозяйством! Такие потрясающие могучие бюро! Стояли они большей частью в коридорах, поскольку оставь их в комнате - так не проберешься к приборам.

И вот кресла - натуральная кожа, размеры под Гаргантюа.

Забрался я и заснул, дав указание организму разбудить себя через часок, когда прибор выйдет на режим.

По пробуждению все оказалось живой цитатой из "Золотого Ключика". Помните?

"Закрыл глаза и вдруг увидел жареную курицу на тарелке.

Открыл глаза, - курица на тарелке исчезла.

Закрыл глаза, - увидел тарелку с манной кашей

пополам с малиновым вареньем", и так далее...

Вот и я - открыл глаза, посмотрел налево и увидел в кресле слева Николая Николаевича Семенова, смотревшего на меня примерно с таким же удовольствием, с каким и я смотрел после вчерашнего на него и вообще на всю окружающую действительность. То есть - с никаким. С сильно отрицательным.

Не узнать Семенова, с его характерным лицом, было невозможно так же, как и представить себе, что это действительно он.

Скользнула мысль, что жена, может быть, была и не совсем неправа вчера, точнее, сегодня в час ночи, когда определила меня как алкоголика. Вот уже начинается.

Я закрыл глаза - нобелевский лауреат исчез.

Тогда я снова осторожно их открыл и, чтобы не вызвать глюк снова, посмотрел для начала направо.

В кресле справа сидел в генерал-майорской форме с золотыми погонами академик Кнунянц Иван Людвигович, тоже лицо из незабываемых, химик-элементоорганик славы, ну, может, чуточку меньшей, чем всехсветная семеновская. Этот смотрел на меня без того отвращения, но с полным непониманием - кто я такой и почему сижу между ними?

Я и сам не понимал. Даже и надежды на понимание не ощущалось. В общем, я снова закрыл глаза. Это глюк тоже исчез.

Я мужественно открыл глаза в третий раз, понимая, что сейчас я увижу Ломоносова М.В. с кудряшками, обрамляющими лицо, как на известном портрете в вестибюле МГУ. А потом меня увезут.

Вместо этого я увидел бегущего на меня с протянутой зажигалкой моего хорошего знакомого Роберта Аветисовича К.. Роберт работал секретарем Химического отделения АН, не академиком-секретарем, а тем парнем, который готовит документы. Параллельно руководил на общественных началах группкой из двух мэнээсов в ИОХе, где и делал свою докторскую.

Я страшно обрадовался, увидев человека из реального мира, да еще по дружбе дающего мне огоньку, предупреждая мое желание, и начал искать в кармане пачку болгарского "Солнца".

Но Роберт, как оказалось при приближении, мчался дать прикурить не мне, а как раз своему прямому начальнику, Вице-Президенту АН СССР, члену множества иностранных академий, Нобелевскому лауреату, дважды Герою Соцтруда и создателю целой науки "химической физики" Н.Н.Семенову.

А мне он тихо прошипел, чтобы не выдавать нашего знакомства, как полагаю: "Убирайся срочно!"

Я и то, встал под внимательными взглядами двух классиков и нетвердыми шагами спустился в курилку - выяснять, на каком свете нахожусь.

Оказалось вот что. У нас в ИОХе был конференц-зал с самой лучшей на всю Академию акустикой. Поэтому именно там проводились все общие собрания АН СССР, выборы новых членов и т.п.

Вот это в тот день и происходило. Меня сводили посмотреть через боковую дверь на зал, где стояла довольно длинная очередь из одних академиков к избирательной урне. Потом эта очередь, говорят, еще и утроилась, когда перешли к выборам членкоров и к действительным чл

енам сзади пристроились еще и корреспонденты. Но я этого уже не видел. Ушел к себе в подвал мерить содержание трития в продуктах реакции. Все-таки, не театр, а научное учреждение, за меня мою работу никакая Мари Кюри-Склодовская делать не будет.

4

Собственных сколько-нибудь осмысленных воспоминаний об Андрее Владимировиче Фросте у меня нет. По уважительным причинам. Он умер в 1952-м, когда мне еле-еле исполнилось семь лет. Бывал он у нас не часто, когда приезжал в Уфу в командировку, но, по словам родителей, когда бывал - то мы с ним дружили, и я у него сиживал на коленках.

Имя это у нас в семье повторялось часто, они с папой были большими друзьями, и я сейчас попробую изложить истории, слышанные от моего отца, плюс стекшееся от самых разных встреченных мной людей. Но сначала, прежде чем травить байки, я чуть-чуть скажу о том, кто это такой. Все-таки не нобелевский лауреат, общественность за пределами профессии о нем может и не слыхать. Хотя, насчет нобелевки ... он умер, когда ему было сорок шесть и все говорят, что он рос с каждым годом. Он, правда, и начал неплохо.

Когда я после армии попал во ВНИИ Нефтепереработки, так у нас в лаборатории работал Н.Х.Монаков. Человек, как бы сказать, "непростой судьбы". Папа у него был архангелогородский миллионер-лесопромышленник, так что Николай Христофорович всю жизнь жил - и параллельно ожидал, что жизнь ему в любую минуту прекратят. По-моему, он сохранял это ожидание еще и в начале 70-х, когда мы познакомились и когда Соввласть, вдоволь потоптавшись на этом поле, уже оставила его и перешла копытить соседнее - по нацпризнаку. Мы, молодые специалисты, это как-то чувствовали, но понимать не понимали, конечно, за отсутствием соответствующего опыта, да и интереса. Молодость жестока - у нас в приватных беседах он числился "Никхриком" и "Соколиным Глазом", так же как хромой Григорий Зиновьевич Шнайдер - "Быстроногим Оленем".