Байки деда Игната - [29]

Батько Касьян ввел в семье обычай чаевничать-самоварничать. Первые годы его соседи и случайные гости удивлялись: что это вы — не москали, а пьете чай…

Чай пили по утрам и вечерам, по воскресеньям самовар не остывал весь день. А в зимнее время, когда ночи были длинными, батько Касьян, уже, бывало в годах, вставал посреди ночи, разводил большой самовар, жарил яичницу на сале, будил семейство:

— Вставайте, сони, подкрепимся, горячую воду погоняем… А то, мол, до утра с голодухи ноги протяните! Оно и не справедливо: день короткий, а едят три раза, ночь же длинная — и никаких харчей! Для чая батько Касьян приносил воду с «Бузинового» родника, что бил из земли в полуверсте от «млына» на берегу Ангелинского ерика. Та вода, по его мнению, была специально создана для чая — особой чистоты и особой вкусноты. А любимой присказкой батьки Касьяна была: чай — не водка, много не выпьешь! А на деле выпивали того чая самовара по два зараз… И любил также рассказывать, как его угощал своим чаем старый калмык где-то в астраханских степях. Тот чай заваривался на каких-то необыкновенных травах с коровьим маслом и солью — не питие, а харч, вроде нашего борща. Хозяин-калмык, наливая казаку-кубанцу медную пиалу-пляшечку, приговаривал: «чай пиешь — арел летаешь, водка пиешь — земля валяешь! Гроши есть — базар гуляешь, грошей нет — юрта сидишь!».

Весной и осенью любил Касьян чаевничать на «бикете». Так он называл деревянную башню саженей в десять, которую соорудил в дальнем углу сада. Для чего была вымахана та башня-«бикет», никто не знал, а когда, случалось, спрашивали о том у Касьяна, он, ухмыляясь, отвечал: «Отож шоб вы знали: умным дуракам — школа!».

Скорее всего, она, та башня, напоминала ему недавно отмершую казачью службу на пикетах — «бикетах», как их именовали черноморцы. Службу тяжелую, опасную, и в то же время памятную казачкам не только своими невзгодами-тяготами, но и боевой вольницей, «казакуванием».

А обзор с того сооружения был чудный — впереди простирались поля, поля, с курганами«могилами», а с другого бока — плавни, заросшие камышом, рогозом, кугой…

Батько Касьян поднимался на свой «бикет» с малым самоваром и обозревая округу, гонял чаи на свежем воздухе. Благодать…

Может, в этом и была школа. И умным, и не очень.

БАЙКА ШЕСТНАДЦАТАЯ, «дюже сумнительна» — про странствие батьки Касьяна в Святую землю и про то, что с тем было связано

Ближе к старости батько Касьян подружился со станичным попом — отцом Димитрием и часто с ним чаевничал, а по праздникам, бывало, и бражничал, баловался скромной трапезой, как говаривал тот священник, укрепляя дух и грешную плоть… «Батько Мытро», как его именовали станичники, был из себя мужчина видный, — рослый, плечистый, с могучими руками и дремучими патлами.

— Священник обязан быть статным, — подчеркивал дед Игнат, — без стати и конь — корова, и казак — рохля… А тем более — поп! Вин же, як це кажуть: олицетворяе! И не шо ныбудь, а образ и подобие! «Батько Мытро» был казацкого роду-племени, и «як людына грешна», любил охоту. Правда, однажды вместо зайца застрелил бродячего кота, «хай ему грэц!», чем ввел в зубоскальство весь свой приход. Однако прихожане забыли ему скоро то прегрешение, потому что любили своего «батьку-попа», охотно отпускавшего им грехи не только по долгу пастырской службы, но и по доброте своей и мудрости. Был он весьма начитан в святом писании, и с ним было интересно «побалакать» не только про наше «житьтя», но про что-нибудь божественное, а то и вовсе заумное, потустороннее. Скорее всего, именно под влиянием батьки Мытра наш Касьян и решился на поездку в Святые места и к самому Гробу Господню.

А тут еще подвернулся Касьяну один зажиточный болгарин-огородник, у которого он изредка покупал на катеринодарском базаре семена и рассаду, а больше «балакал-калякал» про дела огородные и житейские. Разговорившись как-то с болгарином, наш Касьян проведал, что тот собирается отправиться в Святую Землю, да хотел бы иметь напарника, хоть чуть-чуть ему знакомого. Не задумываясь, Касьян предложил себя, болгарин согласился, и обещал выправить все волокитные бумаги, что и сделал наилучшим образом. Переговорив с кем надо, записал напарника Касьяна куда полагается, и в следующий его приезд в город сообщил, что с собой брать, когда и откуда отправляться.

С болгарином Касьян совсем сошелся после того, как у того, раззявы, украли оклунок с харчами и они ели Касьяновы станичные припасы-подорожники. Народу на пароходе было много, но сдается, что оклунок стянул кто-то из матросов, «хай ему икнется!». Не может же отправляющийся к Гробу Господнему и целыми днями молящийся паломник пойти на такой грех — обездолить своего же брата-паломника. Хотя, оно как рассуждать: ведь если не согрешишь, то не покаешься, а не покаешься — Царствия Небесного будешь лишен напрочь. Всяко могло быть, тут уж воля Божья. И как говорят, не зевай, Хома, на то — ярмарка…

С болгарином батько Касьян потом крепко знался, встречался с ним не только на катеринодарском рынке, но и посещал его хутор где-то под Анапой. Болгарин теперь ему семена так давал, приговаривая: