Байкальской тропой - [7]

Страницы походного дневника

10 марта. Бухта Песчаная.

Уже больше месяца длится наше путешествие от поселка Слюдянка на северо-восток вдоль западного побережья. Выбирая солнечный погожий день, делаем с Айвором короткие переходы по льду моря и по нескольку дней живем в небольших зимовьях, которые довольно часто встречаются на пути. От зимовья, увязая в снегу по пояс, протаптываем тропы в глубь тайги, на гребни небольших сопок. Айвору такие прогулки не по душе, он не видит в них конечной цели. Мне также не доставляет особого удовольствия месить снег в непролазных дебрях, но считаю, что это хорошая тренировка, чтобы побыстрее акклиматизироваться в таежных условиях. Дважды мы пытались ночевать под открытым небом у костра, но оба раза после полуночи мороз загонял нас в теплые стены зимовья. Видно, я еще недостаточно окреп, чтобы переносить все тяготы и лишения на таежной тропе.

Эти строчки я пишу в бухте Песчаной, которая широким полукругом раскинулась между мысами Малый Колокольный и Большой Колокольный. Еще в Иркутске мне не раз приходилось слышать, что это место — одно из красивейших на побережье Байкала. Бухту Песчаную часто сравнивают с живописными уголками Черноморья и называют ее Байкальской Ривьерой. За просторным береговым пляжем из мелкозернистого, с золотым отливом, песка встали крутые склоны Приморского хребта, густо поросшие тайгой. На горных террасах громоздятся причудливо выветренные скалы. На пустынном берегу бухты несколько домиков с заколоченными окнами. Летом здесь работает туристская база, пользующаяся на Байкале особой популярностью. За короткое сибирское лето сюда съезжаются тысячи туристов, но домики не резиновые, и за ближними мысами, на юг и на север от бухты, пестрят по берегу палатки «дикарей».

Сейчас тихо в бухте Песчаной, ветер метет поземку по золотистому пляжу и едва шевелит ветви заснеженных сосен и лиственниц. А в небольшом заливе за мысом Большой Колокольный слышится тихий говор, и по всему заливу видны склонившиеся над лунками недвижные фигуры рыбаков. На берегу притонула в снегах небольшая зимовьюшка, и синий дымок, путаясь в ветвях деревьев, всплывает к небу.

С середины марта заметно теплеет, наступает время шелонников, которые сквозь провалы и ущелья Хамар-Дабанского хребта приносят на Байкал запах далеких монгольских степей. Ласковый, теплый шелонник дует с юга и юго-востока, дует мягко, без резких порывов, и в воздухе от него сразу теплеет.

Первая половина марта — самый разгар рыбацких страстей. Еще цепко держится почерневший лед моря, и в холоде ночей слышится устойчивое дыхание мороза. Но с каждым днем все круче заходит к полудню солнце, и, горбясь, оплывают сосульками торосы. На южных склонах сопок оползают ослабшие пласты снега, обнажая порыжелую, дымящуюся в лучах солнца землю.

В теплые мартовские дни подходят к берегам косяки хариуса. Подледный лов на Байкале мало чем отличается от зимней рыбалки где-нибудь в Подмосковье или на Валдае. Есть только некоторые особенности. Лунку долбят пешней — кованным на конус четырехгранником весом в добрых полпуда, насаженным на полутораметровое древко. Таким орудием с непривычки не очень-то размахаешься. А в поисках рыбацкой доли продолбишь не один десяток лунок в метровом льду, прежде чем наткнешься на заветную. На ночь лунку «бормашат» — прикармливают рыбу бормашем, рачком-бокоплавом, которого добывают сачками из-подо льда на мелких озерцах и болотцах близ Байкала. Этот бормаш служит и наживкой. В редких случаях для наживки применяют искусственного червя или мушку, скрученную из цветной шерсти.

Федор Боныч, старый бурят из поселка Голоустное, который уже больше месяца здесь рыбачит и считается хозяином зимовья, терпеливо обучает меня премудростям зимней рыбалки. Прежде всего, он велел убрать с глаз долой все крючки, которые я приобрел в иркутских магазинах. Поначалу мне стало обидно за свою неосмотрительность, но потом выяснилось, что старик вообще не признавал никаких фабричных крючков и выделывал свои — из обычной швейной иглы. Раскалив иглу докрасна, он осторожно сгибал одну ее треть градусов под сорок пять и затачивал острие так, что оно липло к ногтю. И надо сказать, что старику почти всегда сопутствовала удача: в хороший день он добывал штук по восемьдесят хариусов, каждый весом не менее трехсот граммов. В первые дни рыбалки у меня часто случались срывы, обрыв лесы, но потом, приглядевшись к резким подсечкам старика, я стал более удачливым. Хариус резко бросается на наживку и бьет се сильным рывком. Держишь короткую удочку, и в этот момент так и кажется, что кто-то невидимый дергает тебя за руку. Короткая подсечка — и со дна моря навстречу тебе несется извивающийся серебристый ком. Незабываемые мгновения! Но еще памятнее те, когда уж под собственным носом видишь извивающуюся рыбину — и вдруг хариус с силой ударяется о нижний край лунки и, сорвавшись с крючка, стрелой уносится в глубину моря! И ты не в силах сдержать горестный вопль! А Федор Боныч только оглянется и, улыбнувшись морщинами лица, сочувственно кивнет. Старик не любит разговоров у лунки и целый день сидит, как изваяние. Закутается в собачью доху, сгорбится, и лишь всплывают над ним синеватые облачка дыма. Выходим мы на лед, едва лишь край солнца покажется над морским горизонтом, и сидим, пока оно не свалится за горный хребет.