Байкал - [54]

Женщина отпрянула от него, молча выскочила из чума.

Алексей пожал плечами, хмыкнул. Вроде бы вначале она не была такой неразговорчивой…

«Просто боится, — подумал Алексей. — Никогда о „рулетке“ не слышала. Ну и ладно. О „рулетке“ посторонним знать и не надо. Пусть думает, что я и в самом деле челбага! Так проще».

Когда отяжелевший от сытной еды Алексей взгромоздился на оленя в непривычное седло, была уже середина дня. Солнце едва проглядывало сквозь серые плотные облака, поросшие лиственницами холмы вокруг озера едва виднелись сквозь дымку. Как Алексей понял из объяснений шамана, они должны были выехать по вьючным тропам к истоку Хангарока. Там Алексей хотел проверить зимовье и убедиться, что Бато оттуда уехал, а потом надо было снова сходить до водопада, найти «Нортон». Возвращаться без оружия было позором. Да и рюкзак неплохо было бы найти. О возможной встрече с противником Алексею думать не хотелось. Возле края леса Алексей обернулся назад, на берег озера.

Позади оставался одинокий темный чум и рядом с ним — приземистая фигурка женщины в смешной круглой шапке.

…До зимовья они добрались, когда уже окончательно стемнело. Сначала Алексей даже обрадовался, что в зимовье никого нет, но, когда они подъехали к избушке, стало понятно, что случилось непоправимое: возле привязи болталась оборванная уздечка и виднелись окровавленные кости — останки оленя…

— Волки? — спросил Толмачев.

Алексей посветил фонариком: кругом было натоптано, но следы все-таки прочитать было можно.

«Бесы!..»

Алексей жестом показал Толмачеву, чтобы тот был осторожен, забрал у него старенькую «Сайгу», снял с предохранителя, передернул затвор. Ружье оказалось непривычно легким. Шаман, недоуменно разглядывая в луче слабого фонарика следы, вытащил нож. Блеснул длинный, узкий клинок.

Алексей посветил вокруг: никого. Заглянул за правый угол избушки, потом за левый, направил луч фонаря вверх. Тишина. Осторожно обошел зимовье вокруг, то и дело присматриваясь к следам на снегу. Увидел разбитое окно — присмотрелся, близко не подходил. Кругом было тихо.

Наконец, вернулся к двери. Постоял, раздумывая, а потом рванул на себя дверь избушки и сразу же отскочил в сторону.

И вовремя!

В темноте грохнул выстрел.

Стреляли из подствольника. Выстрел с дробовика ни с чем не перепутаешь!

Алексей прижался спиной к стене избушки, перевел дух. Толмачев умело залег в снегу возле привязи.

— Бато! — крикнул Алексей. — Братишка! Это я! Леха Карабанов! Бато?! — Алексей прислушался.

В ответ не раздавалось ни звука. Вокруг было по-прежнему тихо.

Алексей шевельнулся, но в проеме двери снова грохнул выстрел. Полетели щепки, кажется, стрелявший попал в притолоку. Если бурят дошел до подствольника, значит, патроны были на исходе.

— Бато! — снова воззвал к другу Алексей. — Не стреляй, друг! Это я! Ну елы-шпалы! Ну честное спецназовское — я!

Снова в ответ — тишина. И когда Алексей уже начал сомневаться, что в избушке находился именно Аюшеев, и в голову ему стали приходить мысли, что это может быть совсем другой человек, по какой-то роковой случайности оказавшийся именно в этом месте и в это время — например, один из оставшихся в живых бандитов, — в ответ раздался полувздох-полухрип:

— Леха!.. Ты?.. Живой, что ли?

— Живой я. Бато, братишка! Слышишь? Не стреляй, а? Я к тебе иду! Я — смотри! — вот! На лицо себе посвечу. Видишь?

Алексей осторожно высунулся в проем, направил луч фонарика себе на лицо.

— Я по полу, осторожно. Да? Бато? Бато!

В ответ молчали. Алексей почти физически ощущал, как Аюшеев целится ему в лоб.

Он осторожно, на четвереньках, перебрался через порог зимовья. Внутри избушки было так же холодно, как и снаружи. Видать, Бато не топил печь все два дня.

Карабанов, почти ничего не видя, на ощупь двинулся в угол зимовья, туда, где он ранее заметил вспышки выстрелов. Нащупал руками холодные лиственничные колоды, гильзы, рассыпанные по полу, какие-то щепки. Быть может, Бато пытался топить печь досками?

Наконец, левая рука нащупала плечо друга, сидевшего на полу и вжавшегося в ледяной угол. Алексей хотел было направить луч фонаря на него, чтобы убедиться, что перед ним именно Бато, но в следующий момент Бато рванул фонарик на себя, отобрал его, повернул, направляя луч света в лицо Алексея, заглянул ему в глаза. Затем Алексей услышал всхлип, и в следующий момент друг ткнулся ему в плечо.

— Леха!.. Живой! Живой. Ле-еха…

Снаружи послышался шорох, наверное, это поднялся на ноги Толмачев. Звякнула оленья сбруя. Бато оттолкнул друга, снова вскинул винтовку:

— «Бесы»! Леха, «бесы»!..

— Стой! — рявкнул Карабанов, прижал ствол винтовки ладонью вниз, к полу. — Нету там «бесов», не видели мы никого! Толмачев со мной. Грохнешь Толмачева — майор тебе голову оторвет!

Бурят заколебался. В темноте Алексей не мог разобрать выражения его лица.

— Это в самом деле ты, Леха? — снова спросил Аюшеев.

— Я, Бато. А где пацан?

Бурят сник.

— Утащили они пацана, сержант, не отстоял я его… Они как навалились: кто в дверь, кто в окно, а еще, знаешь, вроде как из-под земли вылазят!..

Алексей забрал у друга фонарик, посветил по сторонам. Скудная обстановка зимовья была покрошена в мелкую щепу. Стены были испещрены пулевыми отверстиями.