Байбаков - [53]

А в Сибири в то время главные усилия нефтеразведчиков были сосредоточены в Приуральском районе. Молодой геолог Салманов удивлялся: почему не идут в Приобье? Почему оставлена без внимания громадная территория площадью около 300 тысяч квадратных километров? «На одном из совещаний в Новосибирске, где шла речь о неутешительных результатах поисков… — вспоминал Фарман Курбанович, — я завел разговор о том, что хорошо бы возвратить какую-нибудь экспедицию в Сургутский или Ларьякский районы Тюменской области. Я был уверен: такое предположение вполне оправданно. Конечно же я хлопотал прежде всего о своей нефтеразведке и, чего греха таить, неудержимо рвался на Тюменский Север».

А в марте 1957 года его вызвал по рации начальник экспедиции Петр Иннокентьевич Данилов и сообщил, что по распоряжению руководства треста они должны отправиться в Сургут для переговоров о возможной перебазировке. То, что они увидели, заставило задуматься. В этих местах кроме морозов, больших расстояний, отдаленности от промышленных центров, отсутствия каких-либо дорог были еще и специфические трудности. Единственный возможный путь — Обь и ее притоки. Завоз основных грузов — только во время короткого лета — в навигацию. «Нынче мы попросту не успеваем. Вряд ли речники согласятся арендовать нам баржи. Ведь путь немалый. Тысячами километров исчисляется», — заключил Данилов.

«Конечно, осмотрительность — ценное качество, — подумал тогда Салманов, — но нельзя, чтобы осторожность становилась тормозом». Приехав в Кемерово, он пошел в управление малых рек, чтобы самому убедиться в нереальности переезда до конца навигации. «Вы везучий человек, — услышал он от речников. — Баржи у нас есть, и мы можем их вам выделить через неделю. Только единственная просьба — суда должны вернуться до наступления холодов».

«Счастливым вышел я на улицу и сел в машину, — вспоминал Салманов. — Решение созрело у меня сразу, надо переезжать, нечего дальше тянуть. Судьба улыбнулась, дает шанс. О последствиях самовольного перебазирования даже не думалось. А могла вся эта затея с переездом плохо для меня кончиться: и с работы бы выперли, и из партии исключили. Но обошлось, крепко поругали, однако наказывать не стали. А тогда мы быстренько собрались, погрузились на баржи и поплыли…»

И вот — 21 марта 1961 года случилось! Ударил первый фонтан! Радость! Восторг! И коротенькая телеграмма своим оппонентам: «В Мегионе получен фонтан нефти дебитом 200 тонн. Вам это ясно? Приветом Салманов». «Может зря я так? — в какой-то момент засомневался первооткрыватель, но для себя решил: — Нет, нельзя жалеть тех, кто подставляет подножки!» В этом был весь Фарман — резкий в суждениях, бескомпромиссный в делах, фанатично преданный геологии… Говорить то, что думаешь, и делать то, что считаешь нужным, — во все времена это была слишком большая роскошь. Но Салманов знал — он мог себе это позволить.

А со своим «крестным отцом» Николаем Константиновичем его связали годы совместной работы, которая потом переросла в крепкую мужскую дружбу. Бывая на Тюменской земле, Байбаков обязательно старался побывать у Салманова. «Пойду к Фарману, — говорил Николай Константинович, — пусть он скажет, где и чего ждать…» Непременно встречались они и в Москве. Внучка Маша хорошо запомнила Фармана Курбановича, как он приезжал на дачу, их посиделки за столом. В последние годы они стали встречаться еще чаще. Говорили на разные темы — и отраслевые, и государственные. Два бакинца, два человека, не мыслившие свою жизнь без профессии, два великих сына своего времени и своей страны.

«Обязан сомневаться»

Месторождения открыли. Но как взять сибирскую нефть? На тысячу километров — ни жилья, ни дорог. Сплошные болота… В середине 1960-х годов разгорелись бурные дискуссии. Спорили ученые, производственники, партийные деятели.

Мнения разделились. Одна группа настаивала: у нас «закон планомерного пропорционального развития народного хозяйства при социализме». Сибирь осваивать надо, но постепенно, без переброски туда главных материальных и трудовых ресурсов отрасли, без перенапряжения сил. Сторонники этого подхода говорили о том, что Тюмень — регион сложный, тяжелые климатические условия, отсутствие необходимой инфраструктуры… Так зачем же форсировать события? Откуда взять гигантские капиталовложения? И вообще, возможен ли такой проект?

Сторонники тюменского варианта не соглашались: да, такой проект не только возможен, но и жизненно необходим! Потенциал уже обустроенных регионов небезграничен. Следует думать о «завтрашнем дне», готовить ресурсную базу. В недалеком будущем начнется закономерное снижение добычи в «старых» районах. И что тогда? Конечно, для Тюмени потребуется финансирование, и немалое. Но каждый рубль окупится сторицей! Речь идет не просто о большой нефти, а об очень большой нефти… Для страны это уникальный шанс — настаивали приверженцы Тюмени.

Чью сторону принимал Байбаков в этих дискуссиях? Конечно, как настоящий нефтяник он не мог не увлечься, не загореться Западной Сибирью. Его душа рвалась на тюменские просторы. Тем не менее Николай Константинович понимал и другое: нужно все тщательно просчитать, взвесить все «за» и «против». Поэтому он лично мотался в Сибирь, выезжал на месторождения, проводил совещания. На этих заседаниях творилось что-то невероятное: сидели часами, смотрели сотни каротажных лент и различных карт, десятки ящиков керна, спорили до хрипоты… А принимать окончательное решение Николай Константинович не спешил. «Может быть, я и дую на воду, — говорил Байбаков, — но я обязан сомневаться!»