Батяня просит огня - [26]

– Тогда, может, лучше все-таки доставить вам его на место? – предлагал дед услуги транспортировки специфического груза.

– А ты по дороге ничего не разнесешь, дорогой друг? – лукаво прищурился майор Лавров.

– О, не беспокойтесь! – замахал руками престарелый борец с империализмом. – Все будет в лучшем виде!

– Ну да, за такие деньги мог бы и в подарочную бумагу завернуть. Например: «Доблестным русским камрадам от продажного команданте».

– Ах, опять вы меня оскорбляете! – Старик, по-видимому, по причине преклонного возраста был не в меру вспыльчивым.

– Ладно, пошутили, и будет. Сегодня вечером на частном аэродроме в пятом квартале Манауса, к семнадцати ноль-ноль. Понятно?

– Чего ж не понять. Понятно, – старик вдруг помрачнел и издал звук, словно хрюкнул. – А теперь выметайтесь!

Дверь с лязгом захлопнулась за двумя визитерами.

– Забавный тип, – заметил Лавров, шагая к машине.

– Очень даже, – пробормотал Железняк, потрогав здоровенную шишку на голове. – Ну просто записной весельчак.

– Вот теперь ему будет чем заняться. Та парочка, видимо, все еще отлеживается в хибаре…

* * *

На посадочной площадке все уже было подготовлено к вылету. Перед самым стартом Никитенко отозвал Батяню в сторону и кратко сообщил ему и о навязчивом типе со светлой прядью, который, по-видимому, пытался их «прокачать». Лавров, многозначительно кашлянув, ответил:

– Да знавал я тут одного мудака… – за этим последовал красноречивый, но, в правилах Батяни, короткий рассказ об офицерской встрече, небольшой потасовке и о некоем Курагине, который оказался шишкой в какой-то крупной валютной организации. – Но скорее всего, это не он. Мало ли совпадений бывает! – Майор был очень утомлен и настроен на хотя и непродолжительный, но все-таки отдых. – Давай лучше поспим, день у нас завтра тяжелый, – и добавил: – Будете с пилотом на смене стоять. Мало ли что…

Глава 17

Солнце уже было высоко и светило над кронами деревьев, когда катер с четырьмя пассажирами на борту с тарахтением несся вверх по реке. У руля стояла молодая девушка, а на пассажирских сиденьях расположились трое мужчин колоритной наружности. Судя по всему, это были индейцы, и среди них безошибочно угадывался лидер – Сильвио Киспе, вождь племени пиапоко. Остальные индейцы были из племени льяносов, амазонской ветви араваков, расселившихся тут еще задолго до пришествия европейцев. Ружена Крумлова, занятая мыслями о недавнем происшествии, вела катер ровно и, казалось, совсем не проявляла интереса к живописной компании у себя за спиной.

Индейцы, впрочем, и не чувствовали себя обделенными вниманием странной молодой особы. Моторная лодка была для них не в новинку, потому как аборигены давно уже обзавелись некоторыми атрибутами техногенной цивилизации. По крайней мере вождь был человеком достаточно просвещенным, чтобы чудеса вроде вертолета, экскаватора или катера производили на него какое-либо впечатление. Он сносно ориентировался в конъюнктуре вокруг его племенных земель и понимал, что тля, вырубка лесов и филантропическая миссия Гринписа каким-то образом взаимосвязаны. Кроме того, он вполне ясно осознавал, что эта связь, мягко говоря, не на виду, очень искусно завуалирована общечеловеческими интересами и корпоративной толерантностью. А еще бронзоволицый Сильвио был заинтересован в одной конкретной вещи: ему было очень интересно, кем был столь не понравившийся ему Сэм Хопкинс и, более того, что по этому поводу могла сказать Ружена.

Кстати говоря, своей добротой и бескорыстностью Ружена заслужила среди индейцев довольно весомый авторитет. Конечно, они относились к ней с долей врожденной осторожности, особенно вначале, как ко «всем плохим» белым, но ее человеческие качества невольно пробудили в них чувство уважения к этой девушке. Поэтому всего за несколько дней Крумлова была перепозиционирована аборигенами в немногочисленную категорию «хороших» белых и уже пользовалась поддержкой местных.

Вождь понимал, что Ружена не станет скрывать от него правды, но все-таки не спешил задавать мучивший его вопрос прямо в лоб. Этому еще и способствовало то обстоятельство, что издавна проявлять любопытство у индейцев считалось позором. А спрашивать что-либо у женщины – позор вдвойне. Однако к жгучему любопытству примешивалась и непонятная тревога, и Сильвио махнул рукой на условности. Вождь не спеша, соблюдая равновесие на неустойчивом борту катера, подошел к Ружене. Она давно заметила, что вождь хочет ее о чем-то спросить, и приготовилась выслушать то, что он скажет.

– Послушай, Ружена! – начал Сильвио. – Я и мои люди хотим узнать у тебя, кто был тот высокий человек с наружностью жабы и языком змеи, который приходил в нашу деревню и разговаривал с тобой?

Ружена была в легком недоумении:

– Кого именно вы имеете в виду?

– Я говорю про того мулата. Этот желтоглазый хищник что-то спрашивал у тебя. О чем вы говорили?

– Вы, наверное, хотите знать, кто такой Сэм Хопкинс? – догадалась Ружена. – Но почему вы так плохо говорите об этом человеке? Разве он сделал что-нибудь дурное?

– Зоркий индеец умеет различить доброго и скверного человека не только по его делам, но и по его словам. Этот человек – плохой человек. И ты тоже заметила это, не так ли?