Басурман - [131]

– Она была сужена тебе самим великим князем, – говорил между прочим хитрый дворецкий, – на этом господин Иван Васильевич положил свое слово отцу твоему, как шли походом во Тверь. Жаль, коли достанется другому! Зазорно, коли невеста царевича достанется немчину-лекарю! Скажет народ: пил мед царевич, по устам текло, да в рот не попало; выхватил стопу дорогую из его рук иноземный детина!

– Не отдам никому, – воскликнул Каракача, ударив кулаком по кровати. – Посулил Иван Васильевич, так она моя. Не на смех же сулил! Отец мой дал ему своих батырей, не взял назад.

И Каракаченька начал метаться, вопить, как избалованный ребенок, которому не дают любимой игрушки.

– Утешь сынка, – говорил дворецкий Даньяру наедине, – обещай ему дочь Образца, хоть и не вправду! Бедному дитятке она и во сне грезится. Выздоровеет, так сладишь, как знаешь. А теперь хворому хоть себя отдашь.

Нежный родитель поспешил успокоить сынка, подтвердив слова дворецкого, что Анастасия точно обещана ему великим князем и что нет сил на свете, которые бы ее отбили. Лекаря же можно – прибавлял он – откинуть от нее угрозами и дарами. Не велика птица! За счастье почтет уступить царевичу.

В таком разгаре застал Антон своего пациента и его попечителей. Осмотрев его, он по всем признакам мог поздравить себя с скорым его выздоровлением, только находил в нем легкий жар. И потому просил, чтобы дали с ним верного татарина, с которым обещал прислать лекарства.

– Зелья-то горькие мне даешь, – сказал с сердцем Каракача, – а невесту, лучший цвет моего сада, у меня из-под носу хватаешь.

– Какую невесту? – спросил Антон, смутясь, как будто не понимал, на кого он намекает.

– Какую? дочь Образца! Она моя суженая. Мне сам Иван Васильевич ее посулил. Волею или неволею отдашь мне.

Антон засмеялся, как смеялся бы просьбе ребенка, который просил бы у него месяц с неба.

– Батька, дай ему горсть серебра, пускай отступится добром.

Даньяр пошел было исполнять волю сына.

Уж это не походило на шутку. Продажа невесты возмутила Антона; он остановил старика и сказал ему с негодованием:

– Напрасный труд, царевич! Насыпь мне груды твоего серебра, хоть в уровень с палатами великого князя, и тогда не променяю на них своей невесты.

– Каракаченьке полюбилась; уступи, лекарь!

– Мне самому полюбилась, – иронически возразил Антон, – не отдам и за царство.

– Отнимем силою, – закричал Даньяр, воспламеняясь.

– Отнимем силою, – повторил Каракача, привстав с постели.

– Для этого нет силы на свете. Вспомните, вы не в Касимове.

– Мой Касимов там, где я с своими батырями, – сказал Даньяр, – и в Москве я царевич. Мало тебе этого, так я на девку возьму дарный лист от моего благоприятеля Ивана Васильевича.

– Великий князь обещал мне любую дочь боярскую за лечение твоего ж сына. Твой сын здоров, так я выбираю дочь Образца.

– Мой сын был бы здоров и без тебя. Мы звали тебя только в угоду Ивану Васильевичу.

– Что с ним долго толковать, батька, – закричал Каракача. – Я здоров, мне он не нужен более. Позови татар наших, да и в кнутья его до ворот.

– Кто до меня дотронется, не останется жив, – сказал с твердостью Антон, хватаясь за стилет, с ним неразлучный. – Господин дворецкий, неужли ты, доверенное лицо великого князя, поставленный здесь для того, чтобы исполняли мои приказания, допустишь оскорбить меня в доме безумных татар?

Видя, что пламя, которое зажег, готово было превратиться в неугасимый пожар, Русалка начал его тушить. Прорвет без него, тем лучше, лишь бы себя вывести из беды! Он подходил то к отцу, то к сыну, умолял их укротить гнев свой, заверял, что дело обойдется и без насилия, что он, усердный их слуга, потеряет голову, если государеву лекарю будет нанесена обида, что он лучше советует просить лекаря отступиться от своей невесты в пользу царевича. И к Антону обращался с молением не сердить татар и хоть для виду, для часу обещать уступку. Выздоровеет поганый татарчонка, все опять придет на свое место.

Но Каракача не слушал, бесился, топал ногами, хватал себя за голову, отчего перевязки на ней сползли и показалась кровь; судороги начали его корчить. Отец испугался. «Лекарь колдун, вогнал опять хворость в сына, чтобы отмстить за невесту», – подумал Даньяр и пал в ноги Антону, умоляя его спасти Каракаченьку и клянясь, что они за невестой не погонятся.

Так дикари переходят в страстях своих от одной крайности к другой.

Мог ли Антон сердиться на этих дикарей, тем более что в деле выздоровления царевича было заложено все, чего дороже не имел он в жизни: Анастасия, жизнь и честь его. Он спешил подать помощь Каракаче и в этом скоро успел.

Сильное сложение татарина, помогавшее лечению, поставило его опять на ноги так, что он через два дня по-прежнему от души смеялся потехам дворецкого и предавался невинным забавам своего доброго сердца. Об успешном лечении известен был и великий князь.

С лекарем заключен мир, к нарушению которого Даньяр не подавал уж ни малейшего повода. Немчин-волхв нагонял болезнь и скоро исцелял ее: как же его не бояться и не уважать! Только сынок, вероятно подбитый дворецким, вздумал было опять предъявить свои требования на Анастасию.