Бастион: война уже началась - [82]

Он надеялся втихую, что каким-то обманным, хитроумным способом обойдет эту безумную пятерку и сможет спуститься к берегу. В крайнем случае почему не повторить историю с оврагом? Забиться в глухую нору, завалить себя камнями, уйти в глубокую спячку? Но обрыв не позволял спуститься. Дважды он оставлял Динку «на минуточку» и петлял угрем по камням, чтобы убедиться с досадой – не оставляет обрыв шансов с него летящему. Одно им остается – двигать на север, навстречу двум бурноводным стихиям, надеясь на чудо. Он углубился в извилистый холодный лабиринт, чутко действуя ушами: в одной руке увесистый камень, в другой жердина, отдаленно напоминающая милицейскую дубинку. Динка дышала в затылок, руку положила ему на плечо, точно слепая…

«Коридор» расширился. Где-то зашуршало. Хлынула осыпь, и один из тех, «кому не светит», спрыгнул с камня. Здоровенный такой громила, руки обезьяньи, нос турнепсом. Глаза пустые, аж жуть… Мгновенный выброс адреналина: зверь один, других нет, но «коллеги» где-то рядом, ощупывают соседние лабиринты… Присел на полусогнутые, провел пустые глаза по дуге, довел куда надо, оскалился. Выставил ручищи, изъеденные наколками. Сзади Динка исполнила какую-то сложную хореографическую композицию. Слава богу, из троих никто не заорал… Туманов швырнул камень. Некогда изображать минуту тишины, сто восемь поклонов… Увесистый ломоть смачно влепился в живот. Татуированный выпустил пар, делая исполненные мукой глаза. Туманов сбил его корпусом, но дикая боль пропорола грудину: этот мшелый орангутан вовсе не был пустотел. Он отлетел к скале, но устоял; хищно выставил обломанные когти и с утробным рычанием бросился на обидчика. Туманов отклонился, врезав дуговым по носу – костяшками пальцев. Удар способен вырубить всерьез и надолго. Но татуированный не заметил, что бугристый, изрытый сыпью «турнепс» превратился в кашу. Сцапал Туманова за грудки, впился в кожу. На свободе только локоть, им и ударил со всем прилежанием – как учили. Сам услышал – загудело у ворога в башке. Или выдумал?.. Лично Туманов от подобного удара отскочил бы на неделю. Но мелочи жизни не волновали любителя тату: он давил массой. Выстрелил камень из-под ноги. Туманов споткнулся. Оплошность чуть не стала роковой. Оба грохнулись, причем противник оказался сверху, чему остался весьма доволен: живенько стиснул оперу горло. Он начал задыхаться, грязные ногти резали кожу, удавка стягивалась. Удары по почкам не давали эффекта – создавалось впечатление, что у противника нет почек, а все его тело – закрученный узел мышц. Откуда-то взялась Динка и принялась вести себя совсем не по-американски (есть у тамошних героинь противное качество – на помощь другу не идут, а сидят в уголке и тихо скулят). Нашла ведь где-то зазубренный камень, упала на колени и принялась лупить громиле по рукам. По башке бы лучше лупила, по башке… Но результат не замедлил: громила зарычал с утроенной яростью, оторвался от Туманова и простер к Динке окровавленную лапищу. Мгновенной паузы хватило хлебнуть воздуха. Он мощно двинул, выхлестнув энергию: в самое уязвимое место – под нос. Громила тупо замер, изливаясь кровью… и рухнул Туманову на грудь. Давясь отвращением, насилу сдерживая тошноту, он выбрался из-под туши. И обнаружил в двух шагах, в толще скал, зияющую нору. Вернее, не столько нору, как состыковку двух гигантских плит, вполне пригодную для пролаза человека. Но не успела оформиться мысль о достойном убежище, как раненый громила воспрял. Откуда эта сила нечеловеческая? Чем их «прививают»? Кровавая маска развернулась, ощерив гнилой оскал. По обломкам зубов стекала кровь. Динка вскрикнула. Картинка, м-да – не Васнецов. Злость объяла Туманова – да сколько же можно-то? Он ударил по прямой в эту ненавистную зэковскую харю. А дальше навалилось черное затмение. Об убежище забылось. Он поднялся на корточки, схватив хрипящего громилу за шиворот. Рывком подтащил к той самой трещине. Громила впился когтями в плиту. Как чувствовал недоброе. Но мента уже несло. Злость душила. Он произвел еще один рывок и погрузил громилу в щель. По самую шею. Противник замолотил ногами, да столь яростно, что огрел Туманова кирзачом по уху.

– Помоги… – прохрипел он.

Динка упала бедолаге на ноги – как на амбразуру. Тащить пришлось обоих, но это лучше, чем одного дерущегося.

– Слазь, – буркнул он, когда дыра обжала парню руки, стиснула, словно обручем, а хрипы уже были глухими, подземными. Динка послушно откатилась в сторону, свернулась калачиком. А он в одиночку завершил этот трудный физический процесс. Когда устали до омертвения руки, а бицепсы ломало, как после первого в жизни посещения спортзала, он принялся ногами утрамбовывать гориллу в дыру. Утрамбовал. Что-то хрустнуло, покатилось. Завыло, как на ведьмином шабаше. Гулкий вопль сорвался и затих.

Он поднялся на дрожащих ногах. Размял руки. Динка лежала, не меняя позы, смотрела на него со страхом: а вы, мол, батенька, ходячая совершенная отмороженность…

– Приятно с вами иметь дело, коллега, – как-то вымученно пошутил Туманов. – Не изволите ли приподняться? Боюсь, нас ожидают четверо достойных ребят. Разбросало их что-то…