Бастион: война уже началась - [76]

Красилина Д.А.

Я захлопала глазами в изумлении:

– Гулька!

Ну, конечно, он, дьяволеныш. Небрит, черен, как трубочист. Худой, как цветоножка. Волосы – липким комом, штормовка – всеми цветами грязи. Но в глазах живые бусинки сверкают, потешаются. По одним лишь глазкам блудливым можно распознать его, идиота.

– Ой-ля-ля, – захрипел он. – Динка… Сбежала-таки, оторва?

Простудился, бедный. Гундосит.

– Но ты же скончался! – возопила я.

– Как же, черта с два я скончаюсь! – прокаркал Гулька. – Такие, как я, не кончаются, заруби на носу!

– Но ты же хряпнулся с обрыва…

– Кто хряпнулся с обрыва? – изумился Гулька. – Я хряпнулся с обрыва? А ты видела? Не пойман – не кайф, поняла? Ну и пусть я хряпнулся – я с машиной хряпнулся, а машина здорово смягчает падение, попробуй как-нибудь. Три минуты под водой – это же чепуха, Динка. Жить захочешь – полчаса просидишь.

– Но ты же голову насадил на сваю! – не желала я сдаваться.

Борька заметно встревожился, ощупал голову и вопросительно так на меня уставился: о чем вы, мэм?

– Слушай, – как-то озадаченно произнес Гулька. – Мне, в общем-то, без разницы. Если тебе приятнее думать, что я помер…

– Это что за хулиган? – нахмурился Туманов.

Я истерично захохотала.

– Сам ты хулиган, – огрызнулся Гулька. – Мы тут пургуем, грибы собираем. Тебе-то что?

– Я тебе про него рассказывала, – дернула я Туманова за рукав. – Та сволочь, что меня подставила.

– А-а, я, кажется, понимаю, кто задушил троих молодых ребят, – задумчиво протянул Туманов.

– Так что, разбегаемся? – Одичавший Гулька оскалился и дружелюбным жестом убрал пистолет в карман. Потом нагнулся, залез под куст, из-под которого так эффектно выкатился, и извлек на свет снаряженный «АКМ».

– Динка, мне плевать, простишь ты меня или нет, – сказал он.

– Я знаю, – сказала я. – Ты скотина. Почему ты не умер?

– Нельзя умирать, Динка, – нравоучительно заметил Гулька. – Пусть дураки умирают. А нам с тобой жить да жить. И вам, сэр. – Он любезно раскланялся перед загрустившим вдруг Тумановым.

– Разбежимся, – решился Туманов.

– Топай, Гулечка, – сказала я. – Глядишь, повезет и больше не свидимся.

Затмение…

Он взвалил автомат на плечо и прошествовал мимо нас. Со спины он был здорово похож на лесника, обходящего свои лесные угодья. Я смотрела ему вслед и мучительно не могла понять, почему я не ощущаю к этому раздолбаю ровным счетом никакой ненависти? Неужели он меня гипнотизировал?.. И почему мы давали ему уйти, не остановили, не пытались сообща что-то предпринять? Наваждение? Или голос разума из подсознания?

– Мы бежали… – как-то приторможенно напомнил Туманов.

– Я помню… – прошептала я. – Как-то все неожиданно… Эй, партизан, – неуверенно окликнула я уходящего Гульку, – не хочу делать тебе одолжение, но должна заметить, что ты идешь в неправильную сторону. Впрочем… как хочешь. Если по пути кого-нибудь встретишь, говори им, что нас не видел, ладно?

Меня по-крупному трясло. Этот сукин сын и притягивал меня, и отталкивал одновременно каким-то дичайше беспорядочным магнитным полем. Что это было? Страх? Радость? Смирение с роком?.. Ну как же – не без рока! Такой большой лес, и на вам – встретились. Не разминулись…

Гулька обернулся, заблестел бусинками глаз.

– Ладно, Динка. Как не порадеть родному человечку.

– Пошли… – зашипел над ухом Туманов. – Этот хмырь идет с реки. Наверняка он где-то переправился – посмотри, какой грязный… Бежим скорее – пусть он их отвлечет на себя…

Через редкие сосняки Туманов двигался спортивным шагом, через ельники и непролазный кустарь продирался с боем, с… твою мать, не сбавляя ходу, рукой и автоматом, будто мачете, вырубая просеку в низко стелющемся подлеске. Я за ним еле поспевала. Приходилось семенить, не отрывая глаз от земли.

– Твой дружок занимается кикбоксингом? – буркнул он, бросая на меня взгляд исподлобья.

– С чего ты взял?

– Три трупа навеяли. Не больно-то это просто.

– Ты уложил не меньше.

– Благодаря лишь тебе. А он благодаря кому?

Пререкаться не было резона. Я схватила его за полу, чтобы не отстать.

– Ничего не знаю. Ни о его увлечениях, ни о специфике труда. Знаю лишь, что работает в органах…

– Я тоже работаю в органах.

– Ты дело другое. Ты мент, он гэбист. Даже я, тупая, улавливаю разницу. А ты нет?

– Ч-черт… – Он оступился. Я за ним. Мы покатились и чуть не проворонили самого главного. Где-то слева раздался треск сучьев. Туманов вскинул автомат. Я, недолго думая, присела за его спину. Но это был Гулька. Опять Гулька! То ли он нас не видел, то ли не считал нужным окликнуть. Что-то произошло. Я впервые лицезрела Сизикова в подобной ипостаси. Какой же это Сизиков?.. Лицо перекошено, в глазах жирный вопрос, штормовка реет на ветру – ну вылитый нетопырь в полете… Несется параллельным курсом, сминая молодую поросль, а в мине – ну ни грамма издевки…

– Эй! – крикнули мы хором.

Он суетливо махнул рукой, не бросая газ.

– Уходите! Толпа прет!.. На Сузур, прямо!.. Там три гряды… уродливые корни!..

Во наговорил… Мы разинули рты. Какие гряды, какие корни? Гулечка, разжуй… Но вы бы видели эту тьму ужаса в его физиономии! «Бегите, ребята, бегите и не спрашивайте, а не то увидите и не возрадуетесь!» – вопили его глаза. Что-то нас подтолкнуло. Нетерпеж охватил, паника. Какой уж тут не скрипеть и держать ухо востро…