Басилевс - [24]

В андрон она приходила часто. Что-то влекло ее сюда; может, жажда уединения, а, возможно, и нечто другое, о чем Лаодика боялась даже подумать.

Государственные дела, в которые она поначалу окунулась с головой, теперь стали ее раздражать. По-прежнему ей нравилось лишь одно: восседая на троне, принимать чужеземных послов, рассыпать царские милости, а особенно – вершить высокий суд над смутьянами: их оказалось на удивление много. Преемник опального Моаферна, новоиспеченный стратег Клеон, из жадности решивший совмещать две весьма важные в Понте должности, находил заговорщиков даже там, где их и в помине не было. То, что он просто сводил счеты со своими недругами, царицу особо не волновало, хотя об этом ей не раз докладывали придворные. Главным для нее было, чтобы конфискованное у заговорщиков имущество не миновало царской казны.

– Госпожа… – служанка-галатка появилась в андроне бесшумно, словно призрак.

Лаодика вздрогнула и отшатнулась, едва сдержав возглас испуга.

– Негодная… – перевела царица дух и больно дернула служанку за ухо. – Как ты посмела… в этот час?

– Простите, госпожа, но Авл Порций Туберон… – галатка склонила голову, стараясь скрыть невольные слезы.

– Убирайся вон, дерзкая! Видят боги, я долго терпела твое своеволие. Я приказала до ужина меня не беспокоить! – царица распалялась все больше. – Вот как ты исполняешь мою волю! Грязная девка! Эй, кто там! – царица хлопнула в ладони. – Стража!

На зов Лаодики, не очень поспешая, явился хмурый бородатый галл.

– В эргастул эту мерзавку! Ну, что ты стоишь, как пень?! Уведи ее.

Галл, что-то ворча под нос, слегка подтолкнул рабыню к выходу и равнодушно кивнул, изображая поклон.

– И скажи, пусть пригласят сюда римлянина! – крикнула ему вслед царица.

Авл Порций выглядел неважно. После отъезда Марка Эмилия Скавра он остался единственным полномочным представителем Рима в Понте. Тайное стало явным – римский агент теперь вместо варварских одежд носил ангустиклаву[119] и занимался делами весьма далекими от торговых операций. Он еще больше похудел, а в глазах появился тревожный, лихорадочный блеск, так не свойственный его меланхолической натуре.

– Приветствую тебя, несравненная, – склонился он перед царицей.

– Ты, как всегда, не вовремя, – Лаодика все еще была во власти гнева. – И, конечно же, с плохими новостями. Я их слышу каждый день, мне это надоело.

– Вовсе нет, царица. Наоборот – известие, полученное мною сегодня из Рима, надеюсь, и тебя обрадует.

– Наверное, авгуры[120] нашли журавля, несущего золотые яйца, – съязвила Лаодика.

– Даже такое божественное знамение, случись оно, не могло бы принести квиритам больше радости, нежели смерть Гая Гракха.

– Да? Я знала его… Что с ним случилось?

– Народ не смог больше терпеть его бесчинств. К тому же он осквернил себя убийством. Когда Сенат пригласил Фульвия Флакка и Гая Гракха для оправданий, они не подчинились и, вооружившись, бежали на Авентинский холм[121], а затем заняли храм Минервы[122]. Консул Опимий – хвала ему! – действовал решительно, послав две манипулы, чтобы арестовать мятежников. Гай Гракх пытался бежать, но был убит своим рабом.

– Но какая лично тебе польза от его смерти? Ты ведь принадлежишь к всадническому сословию, а братья Гракхи для вас сделали немало. Чего стоят одни только судейские полномочия над всеми римлянами, в том числе и над патрициями, полученные всадниками из рук трибуна Гракха.

– Я – квирит! – Авл Порций был раздосадован словами царицы. – Республика была в опасности по вине братьев Гракхов. А укрепление могущества Рима – обязанность всех его граждан, независимо от сословий.

– Мне мало понятны ваши распри, – устало сказала царица, опускаясь на скамью. – Но какое отношение гибель Гая Гракха имеет к Понту?

– Самое прямое. Теперь никто и ничто не сможет помешать нам направить войска в Пафлагонию, чтобы помочь тебе, блистательная, подавить мятеж…

Восстание в Пафлагонии, вспыхнувшее с легкой руки Эмилия Скавра, несмотря на то, что он достиг своей цели иными путями, теперь уже тревожило и Сенат. Одно дело отхватить добрый кус от владений Понта и получить новую богатую провинцию, а другое – приобрести на свою голову сильного противника. События в Пафлагонии, где восставшие стали избивать римских купцов и ростовщиков, как раз и предполагали второе.

– Помощь и впрямь нужна. И в большей мере деньгами, а не войском. Нам нечем платить гоплитам.

– Если хорошо поискать, деньги можно найти и в Понте, – вкрадчиво сказал Авл Порций. – Казначей царя Митридата Евергета выдал стратегу Дорилаю Тактику весьма солидную сумму. Интересно, для чего? Прикажи ему своей царской властью, чтобы он вернул полученное золото в казну.

– Дорилай Тактик… – Лаодика гневно сдвинула тонкие шнурочки выщипанных бровей. – Он теперь на Крите. В Синопу вернуться отказался. Предатели, везде предатели и заговорщики! – царица вскочила со скамьи и погрозила кулаком в сторону открытого окна. – Ненавижу! Выжечь эту скверну каленым железом!

– Что верно, то верно… – Авл Порций невозмутимо поигрывал массивной золотой цепью, висевшей на шее – дань варварским обычаям Востока. – И чем скорее, тем лучше. Кстати, у Дорилая остался в Синопе приличный дом и кое-какое имущество. За это на торгах можно кое-что получить. Если на то будет твое высочайшее соизволение, ростовщик Макробий готов еще раз послужить тебе.