Башня - [18]

– Ну, не знаю, – ответил Макгроу. – Молодость прошла, а тут вдруг появилась ты. – Он улыбнулся. – Мы очень хотели тебя, лапушка. Когда ты появилась на свет, здоровая и невредимая, я упал на колени и возблагодарил Господа.

Он снова поднял свой бокал:

– Давай закажем поесть.

Казалось, Патти его не слышала:

– Что с ними стало, с Фрэнком, с Джимми, с О’Рейли и... как же его звали... Мактюрком?

– Да. Это был такой могучий волосатый ирландец, плечи как висячий мост.

Макгроу помолчал:

– Что с ними стало? Я не знаю, лапушка,

«Да, ну и денек. Сплошные разбирательства и воспоминания».

– Однажды я видел сон. Лезем мы с друзьями на какую-то гору. Карабкаемся все выше и выше и попадаем в туман. Я их уже не вижу, даже голосов не слышу, но нечего делать, надо лезть дальше.

Он вздрогнул и невидящим взглядом уставился куда-то вдаль, как будто вглядываясь в свое прошлое. Ему понадобилось немалое усилие, чтобы вернуться назад, в сегодня, и продолжать:

– На вершине той горы я выбрался, наконец, на солнце. Огляделся, но никого не увидел. Что стало с остальными, я так и не узнал. Думаю, этого человек никогда не знает. На вершине он всегда остается один.

Он уже хотел кивнуть официанту, но вдруг спохватился:

– Подожди, ты хотела мне что-то сказать?

– Я хочу уйти от Поля, папа. Точнее, хотела. Но если он угодил в неприятности... – она улыбнулась, посмеиваясь над собой. – Я не хочу строить из себя благородную даму. Благородные дамы невыносимы, потому что все портят этим своим благородством. Но если у Поля неприятности, то сейчас не время бросать его, папа?

Не знаю, лапушка. Не знаю, что тебя толкнуло на это. – Макгроу замялся, – Ты не хочешь мне рассказать?

Сколько раз он уже задавал ей этот вопрос, и знал, что она ответит «да», иначе она вообще не затевала бы этот разговор. Он спокойно смотрел на дочь и ждал.

Патти снова улыбнулась:

– Ты меня видишь насквозь, папа. Нам никогда не стоит вместе играть в покер.

Макгроу не ответил.

– Меня толкнула на это самая банальная из всех причин, – начала Патти. – Хотя сегодня она... ей вряд ли придают особое значение. Думаю, большинство женщин не слишком переживает, если их мужья погуливают на стороне. Но я – да.

Макгроу сидел молча, стараясь подавить приступ ярости. Наконец он произнес: «И я тоже. И мама»,

– Я знаю. – Патти ласково улыбнулась. – Вы привили мне старомодные взгляды. И я этому рада.

Макгроу снова помолчал, – потом спросил: «Ты знаешь, с кем? »

– Зиб Вильсон.

– А Нат знает?

– Я у него не спрашивала.

Наступила тишина.

– Наверно, – начал Макгроу, – если бы у вас были дети... Я знаю, что это старомодно...

– Детей у нас никогда не будет. Это еще одна причина. Поль сделал вазектомию. Прошло немало времени, пока он соизволил мне это сообщить, но это правда.

Патти взяла меню и ослепительно улыбнулась:

– Ну, а что у тебя новенького? Полагаю, мистер Макгроу, вам стоит заказать поесть. Или вы хотите накачаться одним спиртным, старый пьяница?

«Боже, – сказал он себе, – если бы я мог так относиться к своим проблемам! Но не получится».

– Ты говоришь как...

Глаза Патти подозрительно заблестели.

– А ты, папа, говоришь... – Она запнулась, на глазах у нее появились слезы.

Достав бумажный носовой платок, она принялась сердито вытирать глаза.

– А, черт! – сказала она, – Черт! Черт! Я не собиралась реветь.

– Иногда, – ответил Макгроу, – человек должен или разреветься, или разбить что-нибудь вдребезги. Я тебя понимаю, лапушка.

Из ресторана в редакцию Зиб вернулась на такси. В кабинете она упала на стул, сбросила туфли и, не замечая груды рукописей на столе, невидящим взглядом уставилась в стену.

Она ни на миг не поверила тому, что Поль Саймон сказал о Нате: что это тип с Дикого Запада, с которым не стоит перегибать палку. О Нате у нее было свое мнение.

Однако, насколько хорошо она знает собственного мужа? Насколько вообще можно знать другого человека? Эта проблема постоянно обсуждалась в рассказах, которые ей приходилось читать по работе. Видимо, в ней что-то есть.

Они с Натом были женаты уже три года, и хотя их брак был относительно непродолжительным, этого было достаточно, чтобы узнать подход Ната к обыденным каждодневным вещам, а ведь именно он говорит об основных чертах характера.

Нат каждый вечер аккуратно вынимал все из карманов и развешивал одежду. В ботинки вставлял колодки. Пасту выжимал не с начала, а обязательно от конца тюбика, и Зиб была уверена, что, чистя зубы, он отсчитывает ровно тридцать секунд или сколько там, сорок пять? Двадцать один, двадцать два, двадцать три...

Зиб спала беспокойно. Нат, наоборот, ложился на спину и больше уже не шевелился. И не храпел. И он был не из тех, кто распевает утром под душем или просто действует на нервы; за завтраком, состоящим из сока, яйца и кофе, всегда весел и не гремит посудой, как будто воюя с врагом.

Утренние пробежки в парке, дорога пешком на работу и с работы, зарядка в течение дня – поддерживали его отличную физическую кондицию. Бег трусцой и пешие прогулки Зиб еще бы вынесла, но зарядка была для нее уже чересчур, хотя Нат ей и объяснил, что она необходима из-за старой травмы позвоночника, вызванной падением с лошади где-то в дурацких горах на Западе.