— Постойте, забеспокоился я, усомнившись вдруг в некоторых собственных познаниях: на улицах Москвы замерз поэт Ленц, его тоже не любил Гете, да и не замерз, умер, кажется, в мае…
Российский поэт сердито сверкнул глазами: Быть может, и Ленц замерз, на улицах Москвы не мудрено замерзнуть, даже в мае. Я тоже чуть однажды не замерз в Москве на улице Герцена, ночью, хорошо хоть родная милиция ко мне лучше отнеслась, чем к немецким поэтам их Гете: меня узнали, отогрели, да и домой отвезли… Должен заметить, что пока я был в туалете, на столе появились фрукты: яблоки, бананы, курага, изюм и еще разные орехи.
— А не хотите ли выпить, — спохватился хозяин, — у меня, правда, только литературные напитки. — Он подкатил бар на колесиках и стал показывать бутылки. — Это амонтильядо, помните, у Эдгара По — «Бочонок амонтильядо», у меня, правда, не бочонок… А это — кьянти, ординарное, у Гумилева: «В ночном кафе мы молча пили кьянти, когда вошел, спросивши шерри-бренди, высокий и седеющий эффенди», вот и шерри-бренди, ну, водку воспел еще скандалист Иван Барков: «Ревет во мне хмельная водка», а в допушкинском том же веке некий аноним обращал к многоликому Ломоносову «Эпистолу от водки и сивухи»: «Пускай, коль хочет кто, пребудет твердо в том, что пахнет всякий стих твой водкой и вином», да русские поэты от Ломоносова, не говорю уж о Денисе Давыдове до вашего покорного слуги не гнушались водочкой, я уж не говорю о шампанском, оно в поэзии нашей буквально течет рекой. Жаль, у меня сегодня разгрузочный день. Так что вы пьете?
Я выбрал что полегче — амонтильядо. Наш покорный слуга с некоторой, как мне показалось, неохотой откупорил бутылку.
— А вам, — полюбопытствовал я, пробуя доброе вино, — приходилось сочинять в хмельном состоянии?
— Приходилось. Ведь пишу я постоянно, не важно, в каком я состоянии. Я должен владеть вдохновением, а не вдохновение мной. Не буду кривить душой, во хмелю, тем более в изрядном, когда пишешь, кажется, будто и пишешь изрядно, а потом, протрезвев, находишь в написанном массу изъянов. И вот какой я нашел выход!
— Какой же? Публикуете как ранние вещи?
— Это я делал только в ранний период, как детские опыты. Нет! Следы вдохновения не пропадают! И вот какой выход: если я писал стихами, то по трезвому разумению я все это переписывал прозой, а если я сочинял навеселе в прозе, то на следующий день обращал все это в стихи. Результат превосходил все ожидания. Изменение формы улучшало и содержание, добавляло превосходные мысли. Однажды я летел на «Боинге» над Атлантическим океаном после банкета в мою честь в Торонто. Я сочинял поэму об увиденных мною индейских резервациях, о Ниагарском водопаде, об океанском волнении в коварном районе Бермудских островов, о мутной зелени Саргассова моря и моем случайном соседе, оказавшимся знаменитым астрологом, он предсказал мне, что у меня скоро родятся близнецы, чему я очень удивился, ведь у меня и так семеро детей, да и дома я не был больше девяти месяцев. На следующий день в Амстердаме, позавтракав знаменитой голландской селедкой, я начал свой политический памфлет — «Звезды теряют свои концы». Группа узников совести в сибирском ГУЛАГе захватила американский «шаттл», по ошибке приземлившийся в глухой тайге. Знаменитый астронавт помогает диссидентам совершить побег. По дороге им удается заправиться тюменской нефтью, которая по недосмотру пьяных нефтяников бьет водопадом недалеко от лагеря. В районе Бермудского треугольника они едва не терпят крушение. Вдруг в Саргассовом море всплывает подводный авианосец:
— Советский! — в ужасе восклицают беглые диссиденты.
— Американский! — утешает их астронавт.
Но всплыть авианосцу мешают саргассовы водоросли, и тут на его палубу садится «шаттл», освобождая своими колесами подводный корабль от зеленых пут, а путы соответственно тормозят «шаттл». И они благополучно направляются в Америку, где диссиденты делают свое политическое заявление, вследствие чего в нашей многострадальной стране умирает Черненко и к власти приходит Горбачев, запрещает водку и вводит гласность. Правда, трезвый народ никак не может ею воспользоваться, но это уже другая тема.
— А как с предсказанием, родились у вас близнецы?
— Это надо было понимать символически. Астролог обещал, что близнецы будут рождаться в муках. Я в муках создавал свой памфлет. На родине он был запрещен цензурой, и вышел только в переводе, зато сразу в двух странах, в американском издательстве Даблдэй и в Люксембурге одновременно, вот вам и близнецы! Потом по этому роману сняли фильм, вначале хотел снимать Френсис Форд Коппола, но его отвлек на несколько лет знаменитый «Апокалипсис ХХ века», сняли другие, а в съемках участвовал американский Шестой флот. Должен был участвовать Черноморский флот, но его как раз начали делить, и наша страна потеряла огромную выручку в валюте.
То ли от досады из-за раздела флота, то ли переживая потерю валюты, поэт забыл про разгрузочный день и тоже выпил вина, затем сам задал мне вопрос:.
— А вы верите предсказаниям, или не ходите к гадалкам, хиромантам, всяким там экстрасенсам?
Я попытался вспомнить подходящий случай из моей жизни, и мне пришел в голову только эпизод из раннего детства. Одна из соседок в нашем многосемейном доме, которую все считали сумасшедшей, заявила, развешивая во дворе белье, что я или стану великим человеком, или закончу свою жизнь в тюрьме. С тех пор я опасаюсь всяческих предсказаний и радуюсь тому факту, что я еще на свободе.
