Башевис-Зингер: Портрет, который ни в какие рамки не укладывается - [5]

* * *

Влияние Башевис–Зингера на очень разных американских авторов–евреев младших поколений выражено ясней. Очень разные авторы, из разных поколений — Синтия Озик и Джонатан Сэфран–Фоэр — и вовсе сделали Башевис–Зингера прототипом своих героев. Синтия Озик озаглавила свое эссе о творчестве Башевис–Зингера «Книга творения» — так называется библейская «Книга Бытия» по–английски, а писателя она назвала Американским хозяином (мастером) Книги творения. Озик, если и известна русскому читателю, то в основном по ее резким произраильским заявлениям. Между тем в начале 60–х она считалась «надеждой американской еврейской литературы» и ее творчество и художественные идеи во многом определили пути в творчестве целого направления еврейских авторов, предвосхитили основные векторы общественной жизни американского еврейства. «Если мы будем дуть в шофар (ритуальный рог, применяемый евреями для богослужений. — Авт.) по–еврейски, в устье, то наш голос прозвучит громко, — писала Синтия Озик в 1970 году в эссе «К новому идишу», — Если же мы будем искать общечеловеческие смыслы, то это подобно попытке дуть в широкую часть шофара: нас не услышат вовсе». Озик призывала к созданию «нового идиша» на основе английского языка, к переосмыслению еврейской литературы как постоянного тела диаспоры, по аналогии с тем, как талмудическая литература стала телом и смыслом иудейской религии за 2000 лет до того.

На тривиальный вопрос: а к какой литературе отнести Башевис–Зингера — к еврейской, американской или польской? — можно было бы не отвечать, поскольку его книги давно вошли в сокровищницу литературы мировой. Башевис–Зингер, несомненно, еврейский писатель, его труды глубоко еврейские, несут в себе особый парадоксальный еврейский юмор, чудесное мировосприятие, передаваемое нашим народом через столетия, языки и страны. Источники его творчества — в мире хасидских легенд, фольклора учеников йешив, народных суеверий. Несомненно, что «горячими» темам его молодости были Шопенгауэр, Фрейд, Ницше, Кафка, вернувшие в оборот бессознательное и иррациональное. Говорили о влиянии отца — полубезумного еврейского школяра, посвятившего жизнь вычислению точной даты прихода мессии. Башевис–Зингер был современником Гершома Шолема, открывшего миру огромную роль мистических тайных учений в еврейском сознании. Творчество Башевис–Зингера сравнивали со сложным символизмом израильского лауреата Нобелевской премии Ш. — Й. Агнона, с язычеством Йонатана Ратоша и Бердичевского, с Шагалом.

Что касается последнего, рассказывают, что как–то Башевис–Зингера пригласили выступить в одном из университетов Техаса. Сотрудник университета, приставленный опекать писателя, спросил:

— Мистер Зингер, после чтения там будут вопросы. На какой вопрос вы любите отвечать? Я бы мог его задать из зала.

— Вы знаете, — ответил писатель, — многие сравнивают мои произведения с творчеством Марка Шагала. Спросите, что я об этом думаю.

Когда пришло время, молодой человек спросил:

— Мистер Зингер, как вы относитесь к сравнению вашего творчества с Марком Шагалом?

— Самый глупый вопрос, который мне когда–либо задавали, — ответил писатель.

* * *

Был ли он американским писателем?

«Очевидно, Башевис–Зингер не был американским писателем, — отвечает Илан Ставанс, редактор трехтомного юбилейного собрания сочинений писателя в серии «Американская библиотека». — Но он стал американским писателем».

Башевис–Зингер был не просто американским автором, но, по сути, создателем нового направления в американской литературе. Башевис–Зингера можно по праву назвать зачинателем эмигрантской, или, как ее называют в американском литературоведении, этнической литературы. Он первым в американской литературе использовал свой родной язык, происхождение, наследие предков, уникальный опыт своего народа для того, чтоб переосмыслить и заново определить магистральное направление американской литературы. Ошеломляющий успех Башевис–Зингера на крупнейшем в мире американском книжном рынке открыл дорогу множеству писателей–эмигрантов европейского, азиатского и латиноамериканского происхождения. Их меньше интересовали подробности еврейской жизни в местечке. Они учились у Зингера древнему, исходящему еще от Библии и Талмуда еврейскому искусству рассказывать свои истории так, чтоб они приобретали универсальный смысл.

Путь писателя, приехавшего в Америку в 1935 году без единого слова по–английски, а в 1978 году уже произносившего по–английски свою Нобелевскую речь (хоть и начатую на идише), воодушевил многих и многих эмигрантских авторов во всем мире, по сути делавших то же в Америке, Британии, Франции, даже в Израиле или России. Ведь эмиграция была не только личной судьбой Башевис–Зингера, далеко не только участью евреев Европы. Сотни миллионов человек во всем мире узнали удел эмиграции. И здесь, как и прежде, еврейский опыт писателя опять оказался универсальным. Башевис–Зингер показал путь, раскрыл технологию творчества, по которому эмигрантский писатель приходит к иноязычной читательской аудитории. Не случайно, когда дети нашей эмиграции: Алона Кимхи в Израиле, Лара Вапняр, Борис Фишман, Гарри Штейниц, Сана Красиков в Америке или Дэйвид Безмозгис в Канаде стали писать, то и они, по сути, вошли в дверь, открытую Башевис–Зингером.