Бартек-победитель - [16]

— Ну, теперь мы совсем пропадем, — сказал он жене.

— Совсем, — повторила Магда.

Бартек о чем-то задумался.

— Крепко они меня обидели, — сказал он.

— А Беге мальчишку обижает, — добавила Магда. — Ходила я его просить, а он меня же обругал. Ох, беда, теперь немцы у нас в Гнетове всем заправляют. Никого и не боятся.

— И верно, они всех сильнее, — печально проговорил Бартек.

— Я простая баба, но скажу тебе: всех сильнее бог.

— Он наше прибежище, — добавил Бартек.

С минуту оба молчали. Потом Бартек снова спросил:

— Ну, а что Юст?

— Если бог пошлет урожай, как-нибудь с ним расплатимся. Может, пан поможет, хотя он и сам кругом должен немцам. Еще до войны говорили, что придется ему продать Гнетово. Вот разве на богатой женится…

— А скоро он вернется?

— Кто его знает! В усадьбе говорят, что скоро с женой приедет. Уж немцы его прижмут, как воротится. И везде эти немцы! Так и лезут со всех сторон, как клопы! Куда ни повернись — в городе ли, в деревне ли, — везде немцы… Верно, за грехи наши. А помощи — ниоткуда.

— Может, ты что придумаешь? Ты баба умная.

— Что я придумаю, ну что? Разве я по доброй воле взяла у Юста деньги? По правде сказать, так и хатенка наша и земля — все теперь его. Юст хоть лучше других немцев, а и он своего не упустит. Не даст он мне отсрочки, как и другим не давал. Будто я такая дура, не понимаю, зачем он мне деньги сует! Да что делать, что делать, — говорила она, ломая руки. — Придумывай ты, коли умен. Французов-то ты умел бить, а вот что станешь делать, когда крыши у тебя над головой не будет, хлеба куска не станет?

Герой Гравелотта схватился за голову.

— Господи Иисусе!

У Магды было доброе сердце, ее тронуло горе Бартека, она прибавила:

— Молчи, родной, молчи! Да не трогай ты голову — рана-то еще не зажила. Только бы бог урожай дал! А рожь такая поднялась, что хоть целуй землю, и пшеница тоже. Земля-то не немец: не обидит. Хоть из-за твоей войны плохо земля вспахана, а растет все так, что душа радуется.

Магда улыбнулась сквозь слезы.

— Земля-то не немец… — повторила она еще раз.

— Магда, — сказал Бартек, уставясь на нее своими выпученными глазами. Магда!

— Ну, что?

— А ведь ты… такая…

Бартек чувствовал к ней великую благодарность, но не умел ее выразить.

IX

Магда в самом деле стоила десятка других баб. Она иной раз круто обходилась со своим Бартеком, но была к нему искренно привязана. В минуты гнева, как, например, тогда в корчме, она и при людях называла его глупым, но тем не менее хотела, чтобы люди о нем думали иначе. «Мой Бартек только прикидывается глупым, а он хитрый», — говаривала она. А Бартек был так же хитер, как его лошадь, и без Магды никак бы не мог управиться с хозяйством, да и вообще ни с чем. Теперь, когда все свалилось на ее бедную голову, она принялась суетиться, хлопотать, бегать куда-то, просить — и, наконец, добилась-таки помощи. Через неделю после посещения мужа в тюремной больнице она опять к нему прибежала, запыхавшаяся, сияющая, счастливая.

— Как живешь, Бартек, колбасник ты этакий? — радостно закричала она. Знаешь, пан приехал! Женился он, молодая пани как есть ягодка. И взял же он за нею всякого добра, ой-ой!..

Действительно, гнетовский помещик женился и приехал с молодой женою и в самом деле взял за ней немало «всякого добра».

— Ну, так что с того? — спросил Бартек.

— Молчи, глупый! — ответила Магда. — Ох, и запыхалась же я!.. О господи!.. Пришла это я поклониться пани, смотрю: выходит она ко мне будто королева, а сама молоденькая, как весенний цветик, и собой хороша, словно зорька… Вот жара-то!.. Не продохнешь…

Магда подняла фартук и стала утирать им мокрое от пота лицо. Через минуту она опять заговорила прерывающимся голосом:

— А платье-то на ней лазоревое, как василек. Повалилась я ей в ноги, а она мне ручку дала… Поцеловала я… А ручки-то у нее пахучие и маленькие, как у ребенка… Ну в точности как святая на иконе, и добрая, и беду людскую понимает. Стала тут я просить ее помочь… Дай ей бог доброго здоровья!.. А она говорит: «Что в моих силах, говорит, все сделаю». А голосок у нее такой, что, как скажет слово, так у тебя на душе просветлеет. Стала я ей рассказывать, какой у нас в Гнетове народ несчастный, а она отвечает: «Эх, не в одном только Гнетове».. Тут уж я разревелась. И она тоже… Как раз пан вошел, увидал, что она плачет, и давай ее целовать — и в губы-то и в глаза. Господа не такие, как вы! Вот она и говорит: «Сделай для этой женщины, что можешь!» А он отвечает: «Все на свете, чего захочешь!» Спаси ее матерь божья, ягодку мою золотую! Пошли ей деток да здоровья! А пан тут и говорит: «Сильно вы виноваты, отдались немцу в руки, но я, говорит, вас выручу и дам денег для Юста».

Бартек зачесал затылок.

— Да ведь и пан был у немцев в руках.

— Ну так что же? Пани-то ведь богатая! Теперь они могут всех немцев в Гнетове купить, — значит, пану все и можно говорить. Выборы, говорит пан, скоро будут, так пусть, мол, люди за немцев не голосуют, а я, говорит, и Юсту заплачу и Беге приструню. А пани его за это обняла, а пан про тебя спрашивал и сказал, что если ты болен, так он потолкует с доктором, чтоб он тебе свидетельство написал, что ты не можешь сейчас сидеть. Если, говорит, не выпустят его совсем, так лучше зимой ему отсидеть, а теперь, говорит, жатва скоро, так он по хозяйству нужен. Понял? Вчера пан в городе был, а сегодня доктор в Гнетово приедет: пан его пригласил. Этот — не немец. Он и свидетельство напишет. А зимой будешь в тюрьме сидеть, как король какой, и тепло тут и жрать дадут даром, а теперь отпустят домой работать. Самое главное, что Юсту заплатим, а пан, может, и процентов не возьмет. Осенью если не все ему отдадим, так я пани подождать попрошу. Награди ее матерь божья… Понял?