Барселонская галерея - [5]

Но время шло, а удачный момент никак не наступал. И никаких чудодейственных лекарств у врачей не оказалось. Олю, а затем и Олега отправляли делать многочисленные анализы и проходить всевозможные диагностики. И выяснилось, что у него все в порядке. А с Олей все было сложнее. С медицинской точки зрения, дети у Ольги Игнатенко вполне могли бы быть. Но их не было.

Когда стало ясно, что ни консультации врачей, ни дорогостоящие лечения не помогут, Оля стала посещать народных целителей. Нетрадиционная медицина обошлась еще дороже, но также не принесла никаких результатов.

Отсутствие детей превратилось в нерешаемую проблему, и вскоре вопрос беременности стал для Оли трагедией и навязчивой идеей. Нет, она не говорила о ребенке сутки напролет, не забросила работу и не растеряла друзей, но от нее постоянно исходило такое отчаяние, что даже находиться рядом было тошно. Оля перестала смеяться, почти не улыбалась, не воспринимала шуток, не поддерживала веселых разговоров. Плечи ее теперь всегда были опущены, а лицо все время сохраняло выражение вины и скорби. Даже во сне. И Олег не выдержал. Раньше он работал дома, но теперь снял небольшую квартирку под офис — якобы так удобнее. Ему было стыдно, казалось, что он совершает предательство. Каждый раз Олег обещал себе, что с завтрашнего дня все будет иначе, освободившись, он сразу же поедет домой, и они с Олей проведут чудесный вечер. Но сегодня нужно немного отвлечься. И если не было работы, он все равно до двух часов ночи сидел в офисе, гоняя по экрану монитора чудовищ. Иногда ехал в бар или ресторан. Всегда в одиночестве и с отвратительным настроением.

Позже он понял, что не просто избегает чувства отчаяния, которым пропитался дом. Он втайне надеялся, что Оля заметит, как тяжело им рядом, и сделает правильные выводы — осознает, что теряет его, встряхнется, посмотрит на ситуацию «как взрослый человек» и «перестанет убиваться о том, чего нельзя исправить». Вот ведь он, Олег, тоже мечтал о наследниках, но сумел принять происходящее как данность. Многие пары так живут, и ничего, вполне довольны. В конце концов, в этом тоже есть свои преимущества. Не надо ни о ком заботиться, чувствовать себя кому-то должным. Можно спокойно ездить в отпуск и уходить из дома по вечерам, не задумываясь, с кем оставить ребенка. Никаких бессонных ночей, памперсов, свинок и скарлатин, ссадин на коленках, двоек и вызовов в школу. Опять же, еще неизвестно, какими они вырастут, твои дети… Но Оля не желала ничего слушать.

На рабочем столе Олега стояла фотография в рамке: худенькая счастливая девушка хохочет от души. Минуту назад у нее сломался каблук, и она стоит на одной ножке, держась за ограду. Он еще помнил свою жену такой. И мечтал, что однажды вечером придет домой и увидит в любимых глазах то самое выражение с фотографии: «Жизнь продолжается, и я буду смеяться, несмотря ни на что».

Но надежды не оправдались. Выражение Олиных глаз становилось все более затравленным и виноватым. Жена действительно заметила перемену в нем, но вместо того, чтобы «встряхнуться и перестать», впала в депрессию, она начала сутулиться, казалось, даже сделалась ниже ростом. Для них стало в порядке вещей провести вечер, не перекинувшись и парой слов. И однажды Оля огорошила его неожиданным разговором.

Это был один из тех страшных дней в жизни Олега, которые он именовал про себя «дни посещения врача». Оля считала их чуть ли не судьбоносными. В преддверии похода в центр репродукции она ставила в церкви свечи, затевала генеральную уборку, настроение ее менялось каждые полчаса. Накануне она не спала и не давала спать мужу, рассказывая, что «на этот раз интуиция точно не подведет, и у них будет ребенок». Она считала, что Олег непременно должен сопровождать ее к доктору. А ему все тяжелее и тяжелее становилось видеть, с каким похоронным видом жена выходит из кабинета. Его это коробило, как и то, что каждый раз он обязан был вместе с ней изображать скорбь, которой не испытывал. Да, он хотел ребенка, но не понимал, почему их жизнь должна закончиться, если попытка завести наследника не увенчается успехом.

Тогда, третьего февраля, после очередного неудачного похода в клинику, Олег планировал отвести жену домой, выдать дежурную порцию переживаний, а после этого отбыть в офис. Последнее время, находясь дома, он не чувствовал ничего, кроме глухого раздражения. Но сегодня все вышло по-другому. Оля не казалась ни подавленной, ни виноватой. Она выглядела совершенно спокойной. На улице было хорошо. После долгой слякоти ударил наконец легкий морозец. Ночью выпал снег, а с утра вместо низких серых туч засияло яркое зимнее солнце.

— Давай пройдемся, — неожиданно для самого себя предложил Олег.

— Давай, — кивнула Оля. И улыбнулась.

Он чуть не расплакался от счастья. Так давно не видел эту улыбку, и так ему ее не хватало.

Какое-то время шли молча, а потом, как выстрел, прозвучал тот судьбоносный вопрос:

— Олежка, давай разведемся?

От неожиданности Олег остановился. Его не столько поразили ее слова, сколько интонация. Она сказала это так буднично и уверенно, что сразу стало ясно — его жена все уже решила.