Барселона: история города - [199]
В-третьих, героем «Трагической недели» был некий Алехандро Леру (1864–1949). Леру, в прошлом журналист, обладал луженой глоткой и даром доводить толпу до ярости. Он принадлежал к левому крылу, был антиклерикалом, республиканцем демагогического толка, а кроме того, ярым антикаталонистом. Мадрид был готов закрыть глаза на первое в благодарность за второе. Аудитория Леру состояла в основном из барселонских рабочих-мигрантов, ненавидевших каталонистов. В первый раз Леру выбрали депутатом в 1901 году, и он получил прозвище Император Параллель (Параллель в то время была кварталом трущоб). Его последователи называли себя «молодыми варварами». Он призывал уничтожить «эту несчастную страну… разрушить ее храмы, покончить с ее богами, сорвать покрывала с послушниц и воспитать их матерями цивилизованных граждан».
«Молодые варвары» Леру носились по городу, словно охваченные амоком, и к ним присоединялись сотни людей. Но «Трагическая неделя», конечно, случилась бы и без них. Это была настоящая жакерия, внезапная и не нуждавшаяся в вождях. За ней не стояло никакой группировки, даже анархистской. Сам Леру благоразумно предпочел остаться в стороне, когда начались настоящие беспорядки. И как обычно бывало с вспышками насилия в Испании, они быстро переросли в настоящую оргию антиклерикализма. Около восьмидесяти церквей, монастырей, религиозных школ были разграблены и сожжены, от многих из них не осталось и камня. Бунтовщики врывались в монастырские склепы и вытаскивали оборванные, полуистлевшие тела священников и монахинь, составляли из них ужасающие «живые» картины в клуатрах или исполняли с ними бешеные танцы на улицах. Правительство послало войска, но город, окутанный клубами дыма, не успокоился до 1 августа. Тогда настало время хоронить мертвых и искать козла отпущения. На эту роль правительство Антонио Мауры назначило школьного учителя анархо-синдикалиста Франсеска Феррера, которого даже не было в Барселоне во время событий. Тем не менее его арестовали и после чисто формального показательного процесса казнили — таким образом дав анархо-синдикалистам мученика, чье имя было знаменем до самой гражданской войны в Испании и во время нее.
Для думающих и умеренных каталонцев, таких как Жоан Марагаль, «Трагическая неделя» стала стыдом и мукой. Однако она вдохновила его на самые лучшие произведения, среди которых «Ода Барселоне» — городу, насильственно разделенному себе во вред, и «Выгоревшая церковь» — порезанное цензорами эссе, размышления на мессе среди развалин:
Мне никогда не приходилось слышать мессы, подобной этой… Мы все присутствовали на богослужении, происходившем за простым столом из сосновых досок, перед израненным распятием, единственным украшением этого стола, среди пыли и мусора. Солнце проникало снаружи, ветер задувал в прорехи, и казалось, в воздухе все еще звучат проклятия, которые произносились здесь недавно… Мы внимали священнику, как никогда раньше, его слова наполнили нас новой, действенной добродетелью, мы ощущали мир, как первые христиане, преследуемые, скрывающиеся в катакомбах, испытывающие восторг… перед великой тайной искупления грехов.
Развалины были вещественным выражением проклятия; символом же возрождения и перехода к чему-то принципиально иному для Марагаля стал проект его друга Гауди — церковь Саграда Фамилия. В «Оде к Барселоне» она упоминается как животворный образ.
Гауди работал над Саграда Фамилия уже четверть столетия, когда Барселону потрясла «Трагическая неделя». Он очень боялся, что бунтовщики нападут на церковь, но ничего такого не случилось. Если не считать работы над Саграда Фамилия и завершения Каса Мила, которую он закончил в 1911 году, Гауди — самый знаменитый архитектор Барселоны — сидел без работы. С 1911 года он взялся за несколько мелких проектов, но церковь Саграда Фамилия останется его главной заботой до конца жизни.
Саграда фамилия. Макет в парке «Каталония в миниатюре»
Я оставил это здание напоследок, потому что так поступил и Гауди — и не по собственному выбору, а по необходимости. Как всем известно, он его не закончил. Всякий знает также, что церковь сейчас заканчивают другие, по планам, основанным лишь на домыслах об истинных намерениях Гауди, используя материалы — железобетон и синтетические отделочные покрытия вместо камня, — которые не имеют ничего общего с частями здании, построенными при жизни архитектора. Наибольшую готовность к спонсорству проявляют японские корпорации. Они вложили в строительство миллионы долларов наличными и оказали неоценимую техническую поддержку. Ведь кто лучше японцев знает, что такое подделка и стилизация в архитектуре — разве что Майк Эйснер с его Диснейлендом. Они делают этот благородный жест, чтобы укрепить свой имидж покровителей прекрасного. Гауди-сан просто сводит японцев с ума. Они считают его Ван Гогом архитектуры. Его тщетные старания завершить Саграда Фамилия задевают заветную струну, звон которой не смолкает в их древней культуре: благородство поражения. Может быть, Гауди, который в последние годы жизни ходил по домам с миской для пожертвований, прося на храм, ассоциируется у японцев с образом героического, обедневшего монаха-самурая. Да, возможно. В конце 1980-х годов выставку наследия Гауди — мебель, изделия из металла, фотографии, рисунки — посетили 1,4 миллиона человек, почти вдвое больше, чем в 1981 году ретроспективу работ Пикассо в Музее современного искусства в Нью-Иорке. Антони Гонсалес, архитектор, ответственный за блестящие и проведенные со всем возможным уважением и тщанием реставрационные работы Палау Гюэль, считает, что более половины оконных щеколд и дверных ручек исчезли во вместительных сумках японских туристов за последние несколько лет. Туристам запрещено подниматься на крыши Палау Гюэль и Каса Мила, потому что они бессовестно отдирают плитку. Основания железных светильников Гауди на Пассейч де Грасиа, отделанные белыми тренкади, неуклонно теряют керамическое покрытие, так как японцы отковыривают кусочки плитки, чтобы увезти их домой в качестве сувениров — не зная, правда, что к основаниям Гауди как раз не приложил руку, разве что они выполнены в его манере. Каса Батльо продается, цена 100 миллионов долларов. Такие деньги в состоянии заплатить только японец. Никто в Барселоне точно не знает, почему японцы так зациклились именно на Гауди: как архитектор он не имеет ничего общего с классической японской архитектурой. Может быть, именно в этом и дело. Но изучать вопрос слишком тщательно и подробно было бы неразумно, разве что когда мания схлынет, как золотая лихорадка. Одно несомненно: Саграда Фамилия — первый католический храм, обязанный денежными вложениями туристам, исповедующим синтоизм. Даже Гауди, который верил в чудеса, не мог такого предположить.
