Баронесса Настя - [67]

Погасила свет, но приемник не включала. Страха не было, просто сердце ныло от обилия впечатлений, — смутных и невеселых. Не все было понятно до конца. Здесь, на границе Германии со Швейцарией, гитлеровцы устроили лагерь для ученых и всяких ценных инженеров. Но слышало её сердце: тут происходит и что–то более важное, и такое, чему она ещё не знает объяснения. «Поговорю с Павлом Николаевичем. Завтра же поеду в Рут–замок. Завтра, завтра…»

Её тотчас обступили сновидения. Над замком и вокруг него за окнами кружатся тучи чёрных огромных птиц. Они страшно блестят глазами, машут крыльями и силятся издать звуки, но тишина, словно колдовская сила, объемлет их, и они изнемогают, но не падают. Летят и кружатся, и заслоняют солнце, но их криков не слышно. Всю ночь они кружатся. Окна открыты, но Настя их не боится.

Проснулась она поздно. Солнце уже высоко стояло над Баварским плоскогорьем, сине–золотым огнём светились гардины на высоких окнах, и вся огромная спальня была залита горячим августовским теплом. Вставать не хотела.

Завозился пёс на ковре. Нехотя поднялся, ткнулся мордой в плечо хозяйки. Настя обняла его голову. Она никогда не думала, что собака могла сделаться для неё таким дорогим существом. Она теперь и часа не могла прожить без своего верного Анчара.

Не пугала теперь и страшная, кличка дога: она досталась псу от сочетания имён родителей, и дерево со смертельным ядом было тут не причём.

Чувствовала всем своим существом, что и Анчар её любит самозабвенно.

— Ты хочешь гулять, да?

Она позвала Патрицию, попросила вывести пса на прогулку. Сама же подошла к платяному шкафу. Он тянулся во всю стену. Двухстворчатые дверцы обозначали секции: верхняя одежда, спортивная, охотничья, вечерние туалеты, халата, платья, костюмы, шубы, головные уборы. Шуб оказалось пять: норковая, соболья, золотистого каракуля, шиншиловая и лисья. Набросила на плечи соболью. Повертелась у зеркала. Потом — шиншиловую, норковую… Всё на её рост. Странно это, но, видимо, у неё стандартная фигура. Аристократки тоже… Толстых среди них не бывает.

Много здесь было всякой одежды. Модели всё больше французские, испанские и заморские — из Англии, Америки. «Спрошу у Патриции: чей это гардероб?»

Она выбрала халат цвета морской волны, просторный, в широких складках, с пояском в талии. Села перед зеркалом уложить волосы.

Вернулись с прогулки Патриция и Анчар, Пёс улёгся на ковре за спиной хозяйки.

— Барон велел спросить: можете ли вы принять его?

— Да, конечно, пусть входит.

Барон вошёл чинно, как к начальнику, щёлкнул каблуками, наклонил голову.

— Как вам спалось, фрейлейн Кейда?

— Благодарю. Я везде сплю как дома — всю ночь на одном боку. Говорят, так солдаты спят.

Барон, опускаясь в кресло перед небольшим столиком и оглядывая роскошную, обитую розовым бархатом спальню, как бы нехотя проговорил:

— Тут незадолго перед вами останавливалась герцогиня из Франции, мадам Посье.

Кейда молча выслушала это известие. Ей это было совсем не интересно. Патриция внесла кофе на чёрном, расписанном золотой вязью подносе. Две плитки русского шоколада со знакомой «Алёнкой».

Кейда поставила чашечку перед Ацером.

— Угощайтесь, барон.

Ничто — ни малейшее движение белых девичьих рук, ни колорит её голоса — не ускользало от внимания боденского владыки.

Полковник забывал о своём незаурядном предназначении, своём служебном долге, он вновь превращался в слабого и зависимого человека.

Он не знал настоящей любви к женщине, не верил рассказам посвящённых, но теперь, кажется, впервые уловил жар и трепет дыхания этого божественного чувства. Со страхом и немой мольбой ждал хотя бы малейшего отклика, но Кейда была равнодушна, и он от этого ещё больше терял голову. Он видел, что ей безразличны его чины, звания, богатство, она сама королева и понимает силу своей красоты, а он, Ацер, далеко не король и не принц, и не тот молодой рыцарь из немецкого эпоса, который бы мог рассчитывать на её руку и сердце.

— Как дела с вашим видом на жительство? — Ацер старался не замечать её халатика, восхитившего недавно и саму герцогиню, полувоздушного шарфа, чуть прикрывавшего вырез на груди и длинную, как у Нефертити, шею.

— Каким видом?

— Боже, вы даже и не знаете, что каждый человек в Германии должен иметь все права на жительство! Вы, верно, забыли: наше место особое, тут секретная зона.

— И что же? Разве я живу у вас незаконно? А моя фронтовая карточка? А наградная книжка с подписью самого фюрера?

Кейда возвысила голос, подняла на Ацера взгляд, исполненный спокойной уверенности.

Ацер решительно, по–военному встал, подошёл к книжному шкафу, вделанному в простенок между окнами, и достал папку. Стараясь сохранять спокойствие и важность должностного лица, стал вынимать из папки один за другим документы.

— Я обо всём позаботился. Вот паспорт. А вот выписка из церкви о дате вашего рождения. А это копия аттестата из школы. Отныне вы законная наследница всех земель и владений Рут–замка…

Полковник сделал паузу, взглянул многозначительно на Кейду, и голосом заговорщика, добавил:

— …если с Восточного фронта не вернётся Вильгельм… Гороскоп и звёзды не далее как вчера сказали мне: быть вам единоправной хозяйкой замка. Правда, ваш Замок заложен, прислуга давно не получает жалованья, а вы живёте в долг, но это уже другая проблема, и, я надеюсь, мы её также решим.