Баронесса Настя - [25]

— Вы, товарищ ефрейтор, тут за всех командиров.

— Товарищ офицер! Можете идти на батарею, — сказала строго.

— Слушаюсь!

Подхватил сумку, и толкнулся в дверь, но повернулся, спросил:

— А где она, батарея?

— Пятнадцатая? В конце села. Дом под цинковой крышей, там живет командир батареи капитан Бородин.

— Слушаюсь! — повторил Пряхин.

На главной улице села редко встречались жители, — все были в поле, — и ещё реже военные; только в переулках, но дворах и закутках колготились стайки солдат, дремали зачехленные пушки, приборы, разный военный скарб. Ничто тут не напоминало о войне, о расположении полка, — забрели случайно солдаты, ждут кого–то или отдыхают.

«Командир взвода, я теперь командир взвода…» — Пряхин пытался представить и свой будущий взвод, и командира батареи, и других офицеров, среди которых, наверное, будут у него приятели. На крыльце крайнего дома, на лавочке сидел младший лейтенант, — с девически нежным лицом, черными глазами и шапкой темных волнистых волос. Смотрел приветливо, улыбался.

— К нам на пятнадцатую? — спросил он.

— К вам, а вы…

— Командир приборного взвода, Ершов. Виктором зови.

Протянул руку. Кивнув на дверь, пояснил:

— Комбат отдыхает. Вчера попойка была, переложил малость.

Ершов говорил охотно, — и говорил так, будто они были старые знакомые:

— Мы ждали вас. Нам вчера в штабе полка сказали, что лётчик прибудет. А комбат по телефону кричал: «Зачем лётчик, нам огневик нужен, чтоб с таблицами разобрался!»

— С таблицами?

— Да, у нас пушки американские, — мудрёные, страсть. С ними без таблиц ничего понять нельзя. Там, видишь ли, интегралы какие–то. Ты как, — сечёшь?

— Посмотрим, — уклонился Пряхин. А сам почувствовал жар за воротником. Изучал он эти пушки на полигоне и стрелял из них, но тут неизвестно, как дело пойдет.

— Чудные они, американцы. Пушчонка небольшая, а возни с ней не оберешься. Она, чтоб заработала, должна ток получить. За каждой на колесах электростанцию таскают. И прибор для наведения ствола тоже у каждой пушки персональный. На нем ещё четыре человека сидят. Там проводов и кабелей столько, что черт голову сломит. И что думали конструктора! Их бы под Сталинград сунуть или под Ростов, где мы первое крещение приняли.

Ершов тряхнул плечами, так что медаль «За отвагу» на его груди сверкнула на солнце. Он хотя и разглядел награды Пряхина, но своей медалью явно гордился.

Между прочим заметил:

— Ты, видно, кучу наград в авиации схлопотал. У нас с этим туго. У нас и за медаль напляшешься.

Пряхин молчал. И лишь улыбался понятливо. Высказался скупо:

— Там, в авиации, не только награды схлопотать можно.

Ершов это замечание оставил без внимания. Он, видимо, был слишком увлечен тем, что рассказывал сам.

Резонно спросил:

— Тебе квартира нужна? Тут есть незанятый домишко, — хочешь, покажу?

— Да, если не трудно.

— Пойдём.

И Ершов повёл Пряхина в проулок, и тут на взгорке, в саду, под кроной двух огромных кленов стоял небольшой дом с двумя веселыми резными оконцами. Во дворе не старая ещё женщина чистила песком чугунок.

— Тёть Поль, возьмите на постой офицера, а то вам солдат приведут.

Женщина, ничего не говоря, открыла калитку, пропустила офицеров. Пригласила в дом. Провела Пряхина в горницу. Показала чисто прибранную кровать:

— Тут спать будешь.

Пряхин поблагодарил и оставил у ножки кровати вещевой мешок. Хотел спросить, на каких условиях сдается комната, но постеснялся и, кивая в знак благодарности, стал пятиться к выходу. На улице его сомнения рассеял Виктор:

— Она и так рада, ей один–то молодец лучше, чем пять–шесть гавриков.

И наклонился к уху старшего лейтенанта.

— У неё дочка Танечка — прелесть, девочка! Вон она в огороде грядки копает.

Проходя мимо командирского дома, увидели невысокого крепыша в белой исподней рубашке. Он стоял на крыльце и большим деревянным гребнем основательно причесывал реденькую прядку волос.

— Комбат наш, — докладывай, — подтолкнул Пряхина Ершов.

— Можно к вам? — крикнул от калитки Пряхин.

— Попробуйте.

— Разрешите доложить? Старший лейтенант Пряхин, выпускник Бакинского артиллерийского училища, прибыл в ваше распоряжение.

— A-а… Лётчик, что ли?

— Бывший лётчик.

Капитан, пожимая руку офицера, зевнул смачно.

— Почему бывший? Что случилось?

— Потеряли самолёт, товарищ капитан. Послали на переучивание.

Пряхину, перед отправкой в Баку, командир полка сказал: «Можете считать, что в штрафной батальон вы попали по недоразумению. Суда над вами не было, а генеральский каприз — не в счет. В деле вашем он не значится».

Пряхин имел право умолчать о штрафном батальоне. Он решил про себя, что про этот эпизод в своей жизни никогда и никому не скажет.

А комбат старательно скрёб гребенкой свою полулысую голову, словно верил, что от такого массажа у него вырастет шевелюра.

Из открытой двери шёл соблазнительный запах, — то ли картошку жарили на сале, то ли пирожки пекли. В доме раздавались женские голоса, смех. Дважды комбата окликнули:

— Готово, товарищ капитан!

— Я сейчас. Сейчас.

А сам продолжал:

— Мы, зенитчики, в белый свет, как в копеечку палим. Самолёт–то он, сам знаешь, высоко ходит. И скорость у него оглашённая. Чтобы его, черта, ссадить, полтыщи снарядов тратим. Такая, брат, арифметика! Но ты свою статистику заводи. Каждым пятым снарядом — да в цель. А?