Барон. В плену твоих чар - [27]

Его признание не заставило ее согласиться. Но в животе у женщины растеклось приятное тепло… Эйва беспокойно заерзала на сиденье. Помнишь, как ты потеряла голову от поцелуя? Помнишь, как ты позволила богатому и красивому мужчине указывать тебе, что ты должна делать?

Воспоминания о Стивене Ван Данне заставили ее держать дистанцию. Эйва гордо подняла подбородок.

– Расскажите лучше о моем брате. Вы пробыли в участке довольно долго.

Веки Слоана опустились, и он расслабился.

– Пришлось немного поуговаривать капитана. Кроме того, мне захотелось побеседовать с Томом наедине.

– О чем?

– Это был мужской разговор. Вам не о чем беспокоиться.

Так он просто… Ну да, конечно. В висках у Эйвы снова гулко застучала кровь.

– Не нужно вести себя со мной так снисходительно. Возможно, с другими женщинами на вашем пути это срабатывало, но со мной этот номер не пройдет.

Уилл быстро взглянул на нее голубовато-серыми, стального цвета глазами, в которых при тусклом свете фонаря невозможно было что-либо прочитать.

– Так вот вы кто, оказывается? Одна из женщин на моем пути?

Разумеется, она вовсе не это имела в виду.

– Я женщина, которая пытается убраться с вашего пути.

– Ну да. Полагаю, именно поэтому вы и вытащили меня из дому сегодня вечером. Чтобы убраться с моего пути.

Эйва ничего не ответила, хотя и чувствовала, что ее лицо заливается краской. Ей понадобилась помощь, и только Уилл смог ее оказать.

– Что ж, после сегодняшнего вечера вы больше никогда меня не увидите.

– Ошибаетесь. Вы по-прежнему у меня в долгу.

Поцелуй. В крови Эйвы гудело предвкушение – реакция, которую она стойко пыталась игнорировать.

– Я не стану вас целовать.

– Объясните почему.

– По многим причинам, главная из которых – то, что вы приказываете мне это сделать, вместо того чтобы попросить.

Губы Уилла сжались, как будто он с трудом сдерживал улыбку.

– Вот как? – Он нагнулся вперед и уперся рукой в подлокотник на противоположной стороне кареты, загнав Эйву в угол. Но вместо того чтобы сопротивляться, ее тело еще больше разгорячилось, по коже побежали мурашки. А между ног вдруг образовалась зияющая, болезненная пустота.

Его лицо оказалось обезоруживающе близко, так что теперь Эйва все-таки заметила намек на появившуюся к вечеру щетину. В уголках пронзительных глаз появились морщинки, – он что, улыбается? – а румянец на безукоризненной бледной коже выдавал, что Слоан тоже возбужден. Как это ни печально, но все это делало его еще более привлекательным.

– Интригует то, что в своем отказе вы не сослались на отсутствие желания.

Голова Уилла немного опустилась, и Эйва застыла, не зная, что он сделает дальше. Но он просто склонился губами к ее уху. От его теплого дыхания она задрожала – и все ее сопротивление начало бурно таять, словно кусочек льда на горячей нью-йоркской мостовой.

В этой позе – его лицо рядом с ее лицом – они замерли, казалось, на целую вечность, как будто стояли вдвоем на канате, натянутом над пропастью. Уилл был так близко, но Эйве хотелось большего, и приходилось сдерживать себя, чтобы не податься вперед и не поцеловать его. Господи, она еще никогда в жизни ничего не хотела так страстно, как сейчас. Она слышала возле уха его частое возбужденное дыхание, звучавшее в одном ритме с ее собственными судорожными вдохами. Да что вообще происходит?

– Эйва, поцелуйте меня. Пожалуйста…

Последнее слово, которое прошептал Уилл, доконало ее. Эйва даже представить себе не могла, что Уиллу Слоану знакомо слово «пожалуйста», не говоря уже о том, что он способен произнести его с такой чувственной интонацией. Не думая – даже не моргнув, – она стремительно рванулась вперед и прижалась ртом к его губам. В голове у нее не было ни тревоги о будущем, ни переживаний о прошлом. Существовало только настоящее, а в этом настоящем – необходимость удовлетворить непреодолимое желание попробовать его на вкус и посмотреть, сможет ли она раскачать этот строго контролируемый экстерьер.

В тот же миг, как они коснулись друг друга, рот Слоана сделался напряженным и жадным, его губы слились с ее губами, а ладони оказались на щеках Эйвы, удерживая ее. И она считала его холодным? Как же она ошибалась! Между ними бушевало пламя, а поцелуй его упругих, лихорадочно дрожащих губ просто обжигал. Голова у Эйвы кружилась, и, чтобы не потерять равновесие, она схватилась за отвороты его пиджака. Уилл приоткрыл рот, и его язык скользнул по ее губам. Женщина резко вдохнула, и ее уста открылись, пустив его внутрь. Пока его язык – нечестивое скольжение страстного жара со вкусом дорогих напитков и пряностей – осваивался там, Уилл крепче прижал ее к себе.

Его поцелуи совершенно не соответствовали его строгой, «застегнутой на все пуговицы» манере поведения. Они были требовательными, полными греховных обещаний. Под внешней оболочкой, словно бушующий пар внутри котла, таилась в засаде неконтролируемая страсть. Внезапно Эйве захотелось увидеть, как благодаря ей он станет раскрепощенным и неуправляемым.

Трудно сказать, сколько это все продолжалось. Эйва потеряла чувство времени и пространства, потеряла голову… Для нее не существовало ничего, кроме его губ, языка, кроме горячего дыхания в такт ее вдохам – все это могло длиться целую ночь. Их поцелуй не был нежным; он был страстным, жадным – и Эйва наслаждалась каждым вздохом, каждым стоном, срывавшимся с уст Уилла.