Барон по призванию. Путь дворянина - [55]

Рейнер вернулся к повозке, чтобы послушать, что ему скажут.

– Дело плохо, Рей. Глаз придется удалять, – почти обессиленно пробурчал Галь. – Если не сделать это как можно быстрее, я умру в лучшем случае через два дня. Ты когда-нибудь ампутировал части тела, может, вырезал глаза каким-нибудь предателям?

– Да, был небольшой опыт. Как-то раз моему товарищу в плечо прилетела стрела, так что опыт вырезания я все же приобрел.

– Значит, резать будешь ты. Сейчас я напьюсь самогона и скоро выкурю этот хтарит. В совокупности дурман будет иметь хороший обезболивающий эффект, так что завтра я и не вспомню, что ты совал мне нож в череп. Скуете меня кандалами, сунете в рот ремень, чтобы зубы не переломал, да смотрите, как бы я блевотиной не захлебнулся. Готовы? Ну, спаси меня, Матерь Мидра.

С этими словами Галь залпом влил в себя флягу самогона и принялся жадно втягивать дым самокрутки. Ренфилд не присутствовал при разговоре, но, учуяв наркотик, который иногда носил по поручению Артура в Кронфесте, а иногда и сам покуривал, тут же прибежал.

– Эй, что тут у вас? Решили расслабиться? – нервно посмеялся он.

Галь, постепенно теряя здравость рассудка, прокашлялся и принялся бормотать, еле ворочая языком:

– Ох, ну и хадость, ой. Я этот мешочек с одного мужичка снял сегодня в бору. Ну… из тех, что на нас сегодня напали, вы помните, помните? Ой, фу, хто б знал, что они такую хадость курят. Помрут они все, ей матерь, помрут.

Он продолжал вдыхать через самокрутку, заставляя огонь скорее съедать перемолотые листья, и, наконец, опустил руки. Взгляд помутнел, лицо расслабилось и слегка порозовело. Изо рта потекла тонкая ниточка слюны.

Под руководством Лиама Рейнер и Ренфилд сковали Галя и уложили в повозке. Рей сел Галю на грудь, придерживая коленями плечи, а Лиам руками и коленями придерживал голову, чтобы не начал дергаться. Ренфилд держал факел. Левой рукой Северин держал Галя за нижнюю челюсть, а правой взял бритвенно-острый нож. Ренфилд отвернулся до того, как лезвие коснулось и без того вытекшего глаза наемника, но крик боли заставил его дернуться. По спине пробежал холод. Он никогда не слышал таких криков. Когда при нем кого-то избивали, жертва не кричала так. Когда при нем кто-то насиловал, жертва так тоже не кричала. Когда при нем вешали, и тогда жертва так не кричала. Никто на памяти Ренфилда не орал столь остервенело и безумно. В Галя будто вселился демон. На мгновение Рен взглянул в лицо раненого, но увидев, что нож в глазнице, парень снова перевел взгляд на свои ноги и с трудом сдержал рвоту. Через несколько душераздирающих криков Быстроног снова повернулся к оперируемому, но, увидев извлеченный глаз, не выдержал. Его вывернуло. Лиам успел забрать факел и бросить парня на траву, где его продолжало рвать. Кое-как прижгли глазницу изнутри, сполоснули самогоном, положили товарища на живот, сделали повязку. Операция прошла успешно.

Барон вышел к Ренфилду и похлопал парня по спине.

– Ничего, у многих такая реакция. Ты привыкнешь. Отдохни немного. Завтра тяжелый день.

Барон уселся у костра, вытянул раненую ногу и уставил взор вглубь пламени. Ренфилд тяжело дышал позади, потом прополоскал горло, чтобы сбить привкус желудочного сока, и тоже подсел к огню.

– Как там Галь? Я увидел глаз и….

– Жить будет, – кивнул Северин. – Главное, чтобы не загноилось, а там уж как-нибудь.

Некоторое время они молчали. Рейнер продолжал наблюдать за пляшущими в пылающем шалаше дров яркими человечками-искорками, а Ренфилд вспоминал минувшие шесть дней. Ему вдруг вспомнилось лицо хозяина «Алмазного панциря» Альперрта, которого вор лишил жизни. Оно промелькнуло лишь на мгновение, как обычно в последние три-четыре дня, но уже не так явно и пугающе. Руки Ренфилда навсегда останутся перепачкаными кровью, однако призрак Альперрта терзал душу своего убийцы все меньше. Возможно, насыщенность последних дней и другие заботы отвлекали Быстронога от страха содеянного, но ему самому было странно думать, что когда-нибудь он сможет снова спать спокойно, насколько это возможно для преступника. Уличная жизнь научила парня жестокости и бессердечию, да и диковину ему всегда хотелось, чтобы уметь причинять боль, но когда смерть забрала первый дар, посланный Ренфилдом, мир для вора перевернулся. Теперь понимание возможности смерти стало ясным как никогда. Даже виселица, которой он чудом избежал, не произвела такого эффекта. Нет, своя собственная смерть и смерть человека от твоей руки – абсолютно разные, и влияют они на душу по-разному. А ведь когда-то Рен был относительно хорошим человеком. Когда-то, но так давно…

Парень лег на спальный мешок тут же, у костра, и попытался вспомнить что-нибудь хорошее. К несчастью, ящичек со счастливыми воспоминаниями, таящийся в закоулках разума Рена, был слишком мал, чтобы извлечь из него достаточно пользы, но кое-что все же нашлось.

…Ренфилд бежал так быстро, как только мог, но детские короткие ножки не могли унести его далеко от двух взрослых мужиков с длинными бородами.

– Стой, паршивец! – кричал усатый.

– Башку оторву! – орал безусый, но маленький Рен не слушал их.